Тобой будут помыкать на работе, платить тебе гроши. Пей, ты выгоден пьяный. Вот ты уже и встал на колени, венец мироздания, а затем — на четвереньки и скоро будешь лизать алкогольную лужу, обрезая язык об осколки разбитой бутылки, и весёлые юнцы станут потешаться над тобою, даже и не подозревая: они смотрят на своё будущее!
И вся эта алкогольная отрава — в картонных ящиках, в алюминиевых банках, в стальных цистернах и деревянных бочках — растекалась по стране. А она платила за неё не только валютой, но жизнями своих сыновей и дочерей, будущим их детей. Золото оседало в зарубежных банках, а жизни — на просторных российских кладбищах…
Размышляя о пьянстве, Аркадий приходил к выводу: алкоголизм имеет не только социальные корни, водочными деньгами не просто затыкают прорехи в бюджете страны, нечто мистически мрачное маячит за всей этой свистопляской. Печать потусторонних сил лежит на судьбах всех этих несчастных — замёрзших, сгоревших, утонувших, покончивших с собою в алкогольном бреду…
В овощной Аркадий зашёл специально. Первое, что он увидел, была громадная, во всю стену, картина, на которой белый носорог яростно бодал и топтал груду ананасов, а от него в испуге разбегались во все стороны темнокожие сборщики. Казалось, только рама сдерживает зверя, и не будь её, он бы набросился и на посетителей магазина. Какая-то старушка, глянув на картину, перекрестилась: «Господи, спаси и помилуй!»
В другом месте из банки с апельсиновым соком выглядывал грустный лемур-лори и протягивал зрителю очищенную кожуру от апельсина. Гроздь аппетитных бананов парила среди звёзд, вдалеке светил голубой серпик Земли, внизу мерцала лунная, в кратерах, поверхность.
На третьей картине была изображена обнажённая девушка, сидевшая в ажурном шезлонге. С томным видом она потягивала сок. По всему песчаному берегу в изобилии раскиданы и расставлены такие же банки с яркими этикетками. Печёт солнце, банка из-под сока запотела. Из прекрасной руки падает и никак не может упасть румяное сочное яблоко…
Аркадий не удержался от соблазна — хватил стакан грязно-жёлтого перекисшего сока и захохотал. Засмеялась и пожилая продавщица. Грустным был их смех…
14
Отрешась от суеты мирской и более не вмешиваясь в людские дела, ангел уже который день подряд сидел в видеокафе «Зодчий». Этот уютный бар давно стал опорным пунктом припортовой левобережной мафии, точно так же как ресторан «Утёс» на мысе Чуркина — правобережной. Но ангел этого не знал. Он грустил. Люди решительно не принимали его благих намерений, за что бы он ни взялся, все выходило наперекосяк. Всем было начхать на его добрые поступки и увещевания. Опасаясь, как бы его действия не обернулись непредсказуемыми последствиями, ангел самому себе объявил каникулы. Следовало основательно проштудировать Логику Пороков, найти отправную точку Дурного Поступка…
Днём бар пустовал. Бармен уже привык к грустному посетителю, у хлопца водились деньги, чего же больше? Ему наливали безалкогольные напитки, слушали его печальные пространные монологи, напичканные добродетельной библейской чепухой, и при расчёте накидывали сверху двадцать пять процентов — за моральные издержки.
Хотя ангел говорил весьма занудливо, вёл он себя вполне пристойно, а бармену Боре это нравилось. Днём Боря отдыхал от фарцы и навара. Он даже ставил ангелу видеокассеты бесплатно, в перерыв, когда бар обычно пустовал, с ландшафтами далёких стран, обнажёнными купальщицами в морской пене и гангстерскими фильмами. Порнографию ангел не переносил и предпочитал ей «Старфакс» и «Безумного Келли». На «Бонни и Клайд» он откровенно плакал, вытирая слезы огромным клетчатым платком.