Трэвис полагался на дождь и свое умение вести лодку по мелководью, избегая столкновения с зазубренными краями камней.
Обычно, когда Трэвис проводил лодку по белой от пены взбесившейся реке к спокойной воде, стремительное падение и преодоление естественных препятствий приводили его в радостное возбуждение. Но в этот день каждый раз, когда лодка взлетала вверх и, падая, ударялась днищем о воду, он ощущал ноющее беспокойство. Перед его глазами стояло лицо Алисии, становившееся, как ему казалось, все бледнее с каждым ударом или креном лодки, и ее расширенные, блестящие от страха глаза. Когда лодка наконец оказалась в более спокойных водах, ниже по течению от места причала, он закрепил свой шест на палубе и бросился в каюту.
Раздавшийся из-за двери слабый болезненный крик был достаточным поводом для того, чтобы Трэвис, пренебрегая условностями, без стука ворвался в отведенный Алисии закуток. Он чуть не упал на завернутый в одеяла сверток и не сразу догадался, что стоны исходят оттуда, а не с кушетки. Изрыгая проклятия, он опустился на колени и стал распутывать сверток, чтобы увидеть ее бледное лицо и каштановые волосы.
Когда рука Трэвиса наткнулась на липкие струйки крови, осознание случившегося обухом ударило его по голове, и он издал наполненный болью и гневом стон. Не теряя времени, он побежал на нос лодки. Город остался позади, и оставалось только одно место, где Алисии могли оказать помощь.
Отдавая короткие команды, он направил лодку мимо причала, к которому подходили фургоны с грузом. С вытянутыми от удивления лицами члены его команды наблюдали за тем, как лодка без них уходила вниз по течению.
Несмотря на жар, Алисию сотрясала дрожь. Но вот она вскрикнула от резкой боли. Сидевший в кресле возле горящего очага высокий человек поднялся и подошел к кровати, но она спала. Широкие полоски от слез на ее щеках давали представление о характере ее сна.
Он отошел к окну, отогнул бумажную шторку и посмотрел на вырисовывавшиеся в лунном свете два маленьких белых креста на склоне холма. Ему не следовало привозить ее сюда. Лучше бы он попытался вернуться вверх по течению назад в город. Хотя ему вообще не следовало брать ее в это путешествие.
Холодная пустота хижины его друга давила Трэвису на сердце. Из всех его знакомых самыми счастливыми были Ларош и Роберт. Оба отказались от бродячей жизни и обзавелись домами и семьями. Довольного жизнью Лароша он оставил в Цинциннати и надеялся получить здесь дружескую помощь от Роберта и его жены. Но вид заботливо выструганных и отмытых до белизны крестов свидетельствовал о том, что на помощь друга он может не рассчитывать.
Вспоминая о других смертях, о других погибших семьях, жертвах войн и болезней, Трэвиса охватила тоска одиночества. Вернувшись в кресло, он откинулся назад и попытался уснуть. Возможно, намерение осесть не такая уж хорошая идея. Может быть, лучше умереть в сапогах, с ножом в руке, вместо того чтобы обливаться слезами из-за каждой мучительной утраты, отрывавшей частичку его сердца.
Как ему хотелось, чтобы Роберт был здесь. Наверное, ему нужно было привести сюда Огаста из лодки. Все лучше, чем сидеть одному и прислушиваться к ее стонам и прерывистому, горячечному дыханию, зная, что ничем не можешь помочь.
Алисия задрожала и инстинктивно зашарила руками в поисках одеяла. Все одеяла лежали на ней, вдавливая ее своей тяжестью в подушки, лишая ее ощущения своего веса.
Она застонала и попыталась высвободиться из-под сковывавшей тело тяжести, неистово отбиваясь от удерживавшего ее зверя, который замотал ее в груду тряпок.
Она услышала мужской голос, говоривший что-то, и закричала — она кричала так, как никогда раньше, будто от этого крика зависела ее жизнь.