Глаза Паркинсон расширились от ужаса, лицо побледнело до прозрачности; она зажала рот рукой, но у неё всё равно вырвался полузадушенный вскрик.
— Раньше я думал, что хочу этого, да и выбора у меня особо не было.
— Он страшный человек, Драко. Страшный, — прошептала она срывающимся голосом, её била крупная дрожь. — Ты просто не представляешь, насколько страшный.
— Страшный, — согласно кивнул Спайк, который очень даже представлял, уж получше многих, — но он уже не человек. Пойдём.
— К-куда? — Паркинсон боязливо сжалась, точно её собрались убивать. Может, он совершил глупость, но лучше пусть так, лучше узнать сразу, чем получить предательство в неожиданный момент. С него хватило прошлого печального опыта.
— К мадам Помфри, милая, за успокоительным, — пояснил Спайк со вздохом. — На тебе лица нет, какие уж тут занятия.
Когда он протянул ей руку, она вздрогнула и машинально чуть отступила, но всё же пересилила себя и уцепилась за его локоть. До больничного крыла он её почти нёс.
Нужное зелье им выдали без вопросов. Одного взгляда хватило мадам Помфри, чтобы поставить диагноз: нервное потрясение.
— Бедняжка, — сочувственно прошептала она, когда усаженная на одну из коек Паркинсон допила успокоительное и задремала, откинувшись на подушки, и посмотрела на Спайка. — Кто?
— Что — кто? — не понял он.
— Кто у неё умер? — пояснила мадам Помфри. — Или пропал? Уже третья ученица в таком состоянии с начала года, а вот мальчики не идут, всё в себе держат. И это на второй только день! Что же будет дальше…
— Друг, — голос Спайка невольно дрогнул.
— Понятно, — она горько вздохнула и покачала головой. — Ей надо часа два-три поспать.
— Я подожду.
— Идите-ка вы лучше на занятия, мистер Малфой.
— У меня свободный урок, — соврал он. — И потом, кто-то должен её проводить. Не сидеть же мне в коридоре под дверью.
— Да? — мадам Помфри недоверчиво вскинула бровь.
— Конечно, — Спайк пожал плечами. — Иначе Паркинсон привёл бы другой свободный ученик.
Она не меньше минуты буравила его недоверчивым взглядом, но такие приёмы перестали на него действовать больше сотни лет назад.
— Хм, ладно, — мадам Помфри неожиданно тепло улыбнулась, — её действительно сейчас лучше не оставлять одну, но только не шуми, а иначе мне придётся тебя выставить.
— Спасибо.
Она даже выделила ему стул, на котором он и провёл следующие несколько часов, задаваясь вопросом, что скажет ему Паркинсон, когда проснётся, но она не сказала ничего: просто лежала и смотрела с непонятным выражением лица.
— Прости меня, — не выдержал Спайк. — Не надо было тебя в это втягивать.
— Так странно, — она приподнялась. — Впервые слышу, чтобы ты извинялся.
— Ну, я виноват, что довёл тебя до такого состояния. После родителей у меня в этом мире нет никого ближе, — он на секунду отвёл взгляд. Ведь Дру осталась в другом.
— Ты рад? — Паркинсон отчётливо посмотрела на его левую руку, потом пытливо вгляделась в глаза.
— Нет.
— Это хорошо. Мы что-нибудь придумаем, — она села, протянула ладонь и крепко сжала его пальцы, криво улыбнулась, и Спайка немного отпустило владевшее им напряжение.
— Обязательно.
— Наверное, мне тоже надо извиниться, — вдруг сказала Паркинсон с истерическим смешком. — Ты ведь почти прямым текстом намекал, но мне просто в голову не могло прийти, что всё зашло настолько далеко. Если честно, я думала, что ты, ну, немного преувеличиваешь, понимаешь?
— Дай-ка подумать, — усмехнулся Спайк в ответ. — Выпендриваться — это совершенно не в моём стиле. Как ты могла!
Они дружно расхохотались, всё ещё немного нервно, но с этим смехом пропали остатки натянутости, возникшей между ними в том пустом классе.
Идиллию прервало появление мадам Помфри.
— Я же просила не шуметь! — воскликнула она.
Какой в этом смысл, раз Паркинсон уже проснулась, а других пациентов, которым они могли помешать, не наблюдалось, Спайк не понял, но на всякий случай принял виноватый вид.
Его всё-таки выставили за дверь, как и было обещано, а через несколько минут вышла и Паркинсон.
— Скоро обед, — она непринуждённо уцепилась за локоть Спайка. — Мадам Помфри велела мне хорошенько перекусить, даже если не хочется.
— А тебе не хочется? Можем сразу пойти в подземелья.
— Я бы лучше ещё поспала, но Макгонагалл не Флитвик, — Паркинсон страдальчески скривилась. — Мне и так удалось попасть к ней на продвинутый курс чудом, не иначе. Не хочу лишний раз её раздражать.
— Тогда в Большой зал, — решил Спайк.
Несколько минут они шли молча, но видно было, что Паркинсон хочет сказать что-то ещё.
— Эм, Дракусик, солнышко… в свете некоторых твоих откровений… ты же знаешь, что ты мой лучший друг? — решилась она наконец, особо подчеркнув слово «друг».
— Не волнуйся, Панс, ты тоже мой друг, кстати, единственный. И намного лучше Поттера, так что терять тебя из-за глупостей я не намерен.
— Отлично, — Паркинсон явно обрадовалась, но это было не всё. Что-то ещё её беспокоило.
— Драко, — она вдруг остановилась и сжала его руку до боли. — Ты только не говори мне совсем всё, ладно? Знаешь ведь, я жуткая трусишка. Если что, не выдержу, меня даже пытать особо не придётся.
Спайк не без сожаления кивнул. До него с запозданием, уже в больничном крыле, дошло: если что, ей просто посмотрят в глаза — специалистов хватает, — ведь окклюменцией она не владела, а его знаний и опыта в легиллименции было недостаточно, чтобы попытаться её научить, не покалечив.
В дверях Большого зала они чуть не столкнулись с Поттером и Уизли — Грейнджер почему-то отсутствовала, — которым Паркинсон с милой улыбочкой пожелала приятного аппетита и потом весь обед с невероятным удовольствием наблюдала, как тем кусок в горло не лез. Оба подозрительно принюхивались к каждому блюду и даже пытались что-то колдовать на куриные крылышки, вероятно, проверяли на яд. Под конец за их мучениями с интересом следил уже почти весь слизеринский стол.
Удивительно, но забава пришлась по вкусу многим: нормально поужинать не смогли уже десяток гриффиндорцев, парочка рейвенкловцев и даже один особенно противный хаффлпаффец.
И надо же было такому случиться, что именно с ним Спайк столкнулся на выходе из кухни следующим вечером, как будто мало ему было получасовой истерики Кричера после настойчивой просьбы всё же спать, а не тратить абсолютно всё свободное время на поиски чёртова исчезательного шкафа. Дошло до утешительных обнимашек, и прочие эльфы начали поглядывать в их сторону с каким-то нездоровым воодушевлением. Потом ещё минут двадцать понадобилось на объяснения, как именно замаскировать пропажу — Спайк здраво рассудил, что кучки досок и капельки эльфийской магии должно хватить для изображения остатков развалившейся от времени и жестокого обращения студентов рухляди. Хорошо хоть Кричер сразу придумал, куда шкаф можно будет перепрятать, и заверил, что проблем с транспортировкой и секретностью не возникнет. Толком объяснить не смог, но обещал потом обязательно показать. Конечно, его не могли не нагрузить очередной корзинкой, хотя на этот раз он и не просил.
— Что это ты тут шныряешь, Малфой? — спросил хаффлпаффец с подозрением. — Замышляешь какую-то гадость?
— Конечно, Смит, ведь каждая новая сделанная гадость приятно холодит мне душу, как любому слизеринцу, ну, или что там у нас вместо неё. Мы же, в конце концов, истинное зло, — устало огрызнулся Спайк, с трудом припомнив его фамилию. Голову нещадно ломило. Если Кричер умудрялся быть настолько утомительным даже с лучшими намерениями, то как его вообще выносит Поттер? Малфоевские эльфы, оказывается, были просто ангелами. Даже Добби. Спайк зарёкся возвращаться на кухню раньше чем через неделю. Пусть ему каждый раз с огромной радостью впихивали остатки ужина, видимо, выбрасывать или пускать на подкормку для тыкв Хагрида плоды своих трудов эльфам было невероятно жаль, но столько лет терпели — переживут; собственные нервы дороже.