Вскоре вернулся Миролюб, и был он весел и оживлен. Они с Радимом принялись обсуждать какого-то коня, и я вдруг поняла, что они если не друзья, то относятся друг к другу с большой симпатией. А еще я поняла, что Миролюб очень любит сестру. Когда вернувшаяся Злата, пользуясь отсутствием князя, вспорхнула брату на колени, тот прижал ее к себе с таким счастливым видом, что я поняла его благодарность за спасение Радима. Радим – мир его любимой сестры. И этим было все сказано.
А я смотрела на эту идиллию и изо всех сил старалась не думать, почему Альгидрас нас прервал. Чтобы Всемила не позорила воеводу? Или причина была в чем-то другом?
Я не могла дождаться окончания этих посиделок. То ли от бессонных ночей, то ли от нервного напряжения, то ли от травяного чая меня клонило в сон. И чтобы не уснуть прямо здесь, я прокручивала в мозгу строчки про Каменную Деву. Но ничего в голову не приходило. Хорошо бы с кем-нибудь посоветоваться. Интересно, будет уместно упомянуть об этой Деве при Добронеге или Улебе, например? Или же при Златке, чтобы узнать, вдруг это какая-то местная легенда, и все объясняется вполне невинно. Может, я уже слышала ее от кого-то. От того же Улеба, пока была в беспамятстве. Он много былин мне тогда рассказывал. Вот строчки в голове и могли засесть.
Стоило мне успокоиться на этой версии, как неугомонный Миролюб стал проявлять активность: то за локоть тронет, то плечом прижмется. Я выдержала такой натиск минут пять, а потом извинилась и сбежала из-за стола. Я пока определенно не была готова к подобному. Один раз еще куда ни шло, но заходить далеко я не собиралась. Это, может, ему привычно, а я-то его в первый раз вижу.
Едва я выбралась из дома, как услышала голос Альгидраса. Судя по всему, он что-то рассказывал, и, вероятно, уже давно. Все, кто был во дворе, собрались вокруг него и слушали, раскрыв рты, точно дети малые. Сам Альгидрас сидел на перилах лестницы и вертел в руках шлем. Кажется, когда он застал нас с Миролюбом, ни шлема, ни плаща у него не было. Значит, он успел вернуться в дом за вещами и, видимо, пытался уйти, но его поймали воины. Я заметила, что преимущественно здесь были люди князя. Воинов Радима я насчитала всего шесть.
– А откуда они появляются, эти Прядущие? – с детским любопытством спросил тот самый курносый воин, который жаловался, что успел увидеть Альгидраса только мельком.
– Приходят, – коротко ответил тот.
– Да откуда же приходят? А то у тебя получается, что вот они пришли и давай судьбу менять да человеком повелевать…
– Они не меняют судьбу, когда им вздумается, и человеком не повелевают. Они… просто закручивают нить, когда та оборваться готова.
– От беды уберегают, что ли? – откликнулся один из свирских воинов.
– От смерти.
Негромкий ответ Альгидраса прозвучал очень четко. Казалось, будто разом все смолкло, и в этой тишине раздались два слова. Мое сердце неожиданно заколотилось, как сумасшедшее. Знакомое чувство смешения реальностей снова подступило. Я с ноткой паники ожидала того, что могу увидеть.
– Так все ж, приходят откуда? – спросил все тот же курносый воин, глядя на Альгидраса почти с благоговением. И мгновение разрушилось, в голове у меня прояснилось. Только остался озноб вдоль позвоночника. А еще мне очень захотелось, чтобы здесь был Радим. Мне было страшно без него в этом освещенном факелами дворе.
– По-разному. Всегда по-разному. Они просто чужие, они… ниоткуда, – Альгидрас сделал неопределенный жест, подбирая слова.
– Не с людьми? – подсказал кто-то, и Альгидрас повернулся к говорившему.
– Иногда да, – медленно ответил он воину.
– Так если не с людьми, они же наоборот… смерть… – воин стушевался и осекся, нервно оглянувшись на товарищей. Наверное, обсуждать Помощниц Смерти было дурной приметой.
– Они прядут только для одного человека. Все прочие неважны, – ответил Альгидрас и сделал попытку встать.
– А они всегда только женщины? – спросил кто-то, и Альгидрас снова уселся на перила, а я вновь почувствовала шум в голове и схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Снова было смутное узнавание. Прядущие? Я потрясла головой.
– Нет. Мужчины тоже бывают. И дети. Только прядут все по-разному. Например, женщина может сделать на один поворот колеса меньше.
Раздались неуверенные смешки, а кто-то откровенно расхохотался и сказал:
– Да куда уж девкам против мужчин? Даже у этих Прядущих.
– Нет, – спокойно ответил Альгидрас. – Просто каждая женщина однажды скручивает нить и дает ей начало, когда дитя рожает. Потому Боги так и поделили.
– И ты в это веришь, хванец? – раздалось у меня над ухом, и я подскочила, потому что даже не услышала, что Миролюб стоит за моей спиной. Альгидрас резко развернулся всем корпусом, скользнул взглядом по мне и посмотрел на Миролюба.
– Неважно, верим мы с тобой, княжич, или не верим. Они просто есть.
– Старая хванская легенда? – усмехнулся Миролюб.
– Старая, но не хванская. Она есть во многих народах.
– Что-то у нас я подобного не слышал, – не унимался Миролюб.
– Потому-то у нас Прядущих и нет, – откликнулся кто-то из воинов.
– Почем знаешь, что нет? – тут же отозвался второй. – Сказано же, не узнаешь ты их. Вот так тебя щитом в битве заслонили, а это не просто так. Верно, Олег?
– Может, и щитом в битве, – негромко откликнулся Альгидрас.
– Скажешь тоже. Коль щитом, так сразу Прядущие, – неуверенно пробормотал первый и оглядел воинов.
– Раздор ты своими сказками сеешь, Олег, – шутливо сказал Миролюб, обнимая меня за плечи.
– Прости, Миролюб. Не со зла, – Альгидрас неожиданно улыбнулся Миролюбу и спрыгнул с перил на верхнюю ступеньку, намереваясь уйти.
А я вдруг поняла, что не могу его отпустить. Во всяком случае, не раньше, чем он расскажет мне о Прядущих. В голове у меня шумело, пульс в ушах отдавался равномерными щелчками. Как будто рядом кто-то вправду вертел колесо прялки. Я уже с трудом понимала, где нахожусь.
Прядущие… Прядущие… Приходят ниоткуда… Скручивают нить, когда та оборваться готова.
И тут же в голове вновь возникли строчки о Каменной Деве.
Вот кого я обо всем расспрошу! Он точно должен знать, что это за легенда.
Альгидрас попрощался с Миролюбом и воинами, отдельно пожелал доброй ночи мне, и выглядело это жутко театрально, на мой взгляд, прямо приторно вежливо. Едва он развернулся уходить, как я извинилась перед Миролюбом и ухватила край взметнувшегося плаща, чуть дернув. Кто-то из воинов рассмеялся, когда Альгидрас удивленно обернулся, перехватывая плащ. Вероятно, он решил, что зацепился.
– Мне спросить у тебя кое-что нужно. Это быстро, – скороговоркой произнесла я, с мольбой глядя в серые глаза.
Он преувеличенно бодро кивнул, хотя, судя по его лицу, желал мне свалиться с лестницы. Злобы-то столько в нем откуда? Что я ему сделала? Я уже открыла рот, чтобы предложить отойти в сторонку, но потом сообразила, что единственная «сторонка», которая приходила на ум, – тот закуток, где мы уединялись с Миролюбом. Может, в дом?
Мои размышления были прерваны появлением молодого воина, подошедшего к крыльцу.
– Да неужели? Мы уж думали, ты там на пару с конем и себе подковы меняешь, – пошутил кто-то из людей князя, и во дворе раздался смех.
Воин отмахнулся, а кто-то крикнул:
– Миролюб, вон твой Ярослав, а ты тревожился.
Миролюб обратился к пришедшему, а я обрадовалась, что всеобщее внимание переключилось с меня и Альгидраса на кого-то другого, и можно незаметно улизнуть. Я шагнула ближе к Альгидрасу, все еще сжимая в кулаке край его плаща, и только собиралась попросить его вернуться в дом, как он посторонился и поприветствовал вновь пришедшего воина. Я решила, что тоже должна поздороваться из вежливости и как можно скорее утянуть Альгидраса, потому что сейчас бурная радость по поводу появления опоздавшего сойдет на нет и снова все внимание будет приковано к нам.
С этими мыслями я открыла было рот поздороваться да так и застыла, когда поняла, кто стоит на нижней ступени лестницы. В этот раз не было головокружения, не было звона в ушах и ощущения смешения реальностей. В здравом уме и твердой памяти я смотрела на молодого воина, одетого в синюю форму. Почему-то в тот миг, растянувшийся в бесконечность, меня волновал один единственный вопрос: как Всемила могла считать его красивым? Кудрявый, смазливый и невероятно отталкивающий. Он смотрел на Миролюба и улыбался в ответ на его слова. И улыбка эта была натянутой, а от него самого так и веяло напряжением.