"Да, - услышав это, подумал о дочери Лопатин, - пожалуй, в том ожесточении против матери, с которым ты приехала, сыграло свою роль и это горькое сравнение их с собою; они - мать и дочь и ты - дочь без матери..."
Из дальнейшего рассказа Нины он понял то, чего не мог понять сначала: почему эта женщина-хирург, начав войну на фронте, потом осела в Омске. Конечно, хирурги нужны везде, но характер этой женщины, каким он представал из рассказов Нины" заставлял предполагать, что она должна стремиться на фронт. И оказывается, так оно и было, она несколько раз подавала рапорты, но ее не отправили.
"И причина тому - те три дня, что она была в плену, прежде чем бежала, все они, эти проклятые три дня! - подумал Лопатин, сопоставляя одно с другим. - И на фронт из-за этого на всякий случай не отправляют, и в звании неизвестно почему - а на самом деле все поэтому же - не повышают, держат в капитанах медицинской службы, и случись - представят к ордену, где-нибудь да засохнет!"
А в женщине этой была, видимо, такая нравственная сила, что непонятные Нине. а может, и ее собственной дочери, но, конечно, хорошо понятные ей самой затруднявшие ее жизнь обстоятельства не пригнули ее к земле, с уважением подумал о ней Лопатин и чуть было не рассмеялся, когда после всего этого серьезного разговора Нина вдруг стала расхваливать ему свою Зою Павловну, как это умеют делать только влюбленные в кого-нибудь дети. Оказывается, у нее и удивительно легкая походка, и вообще она самая красивая женщина во всем госпитале и, несмотря на свои тридцать восемь лет, самая стройная, прямо как девушка, особенно в халате и шапочке, но и без шапочки она тоже красивая, и седых волос у нее почти нет, и к ней очень идет, что она стрижется под мальчика! При этих словах Лопатин, покосившись на дочь, подумал, что и ее стрижка тоже от желания быть похожей на женщину, в которую она влюблена и на которой, кажется, не прочь женить своего отца.
Он улыбнулся, но Нина в увлечении не заметила этого и все продолжала говорить про свою Зою Павловну и про то, как она много читала, и даже и сейчас успевает читать, и что ей нравится, как пишет он, Лопатин, потому что у него получается ближе к истине, чем у многих других.
- Значит, ты твердо решила стать медиком?
- Да. Потому что медицина - единственное действительно полезное дело, - выпалила Нина.
- Так-таки единственное?
- Да, единственное.
- Это Зоя Павловна так говорит?
- Нет. Она так не говорит. Это я сама считаю. Потому что а медицине мне все ясно.
- А в других профессиях все неясно?
- Неясно. Когда я приехала в Омск, я, глядя на тетю Аню, как ежа тетрадки дома проверяет, сначала думала, что стану учительницей, а сейчас не хочу.
- Почему?
- А потому, что я не понимаю. Вот наш новый директор школы за два года войны из бывшего учителя, из лейтенанта запаса, стал командиром полка, у него два ордена, он четыре раза ранен, три - легко, а последний раз тяжело, у него ногу отняли у нас в госпитале, он поэтому и попал к нам в школу. Я его еще в госпитале видела и разговаривала с ним. Он замечательный человек, и тетя Аня тоже замечательный человек, раз она еще до революции за Андреем Ильичом в ссылку в Сибирь поехала. И сколько у нее учеников было все ее уважают! А сейчас она дошла до того, что хочет уходить из школы. Они с директором, с Николаем Петровичем, на педагогическом совете поспорили: он - одно, она - другое, оно одно, она - другое...
- Она мне написала, - сказал Лопатин.
- Она не все тебе написала. Он просто трясется, когда вспоминает начало войны, что мы не готовы были к ней: это мы, говорит, учителя, неправильно воспитывали, не так надо было воспитывать.