Папа не выпускал из рук младенца, говоря:
– Вот видите, маленький Огюст не хочет от меня уходить, – потому что мальчик ухватился за него. Но внук мешал ему есть, а он проголодался – еда стала теперь для него главным удовольствием, и Мама сегодня особенно постаралась. Роза уложила маленького Огюста обратно в коляску, а тем временем Мама с гордостью подавала на стол на три су масла, на десять вина и кусок жареного мяса за два франка – такую роскошь они позволили себе впервые за много месяцев.
Как вкусно все получилось у Мамы, радостно думал Огюст, и Роза обсуждала кулинарные вопросы с Мамой и воспитание детей с Папой так, словно и тот и другой были самыми непререкаемыми авторитетами в этих областях, а важнее этих вопросов вообще нет ничего на свете. Огюст уже было окончательно успокоился – Роза с Мамой установили, что обе из Лотарингии, и это еще больше сблизило их, когда вдруг Роза умолкла, задумалась, словно вспомнила что-то.
Папа спросил:
– Что-нибудь случилось?
– Нет. – Роза тревожно поглядывала на Огюста. Огюст кивнул и сказал:
– Папа, а ты прав. Насчет маленького Огюста. Мальчик часто простуживается. Наша мастерская плохо отапливается, он может совсем разболеться.
Папа, восседавший во главе стола, как в старые времена, сказал:
– Ну и болван ты, Огюст!
Огюст улыбнулся, это было так похоже на старые времена.
– Чего же ты молчал? Ты хочешь, чтобы мы пока заботились о нем?
– Значит, вы согласны? – Огюст был явно удивлен.
– Хочешь, чтобы мы его к себе взяли? – спросила Мама.
– Он хочет, – сказал Папа. – Он понимает, что хорошо для ребенка. А вы что скажете, Роза?
– Мосье Роден, я…
– Папа, – поправил он ее.
– Мосье Роден, – повторила она, – для нас это большая честь, но…
– Одним словом, вы хотите оставить у себя это сокровище, – сказал Папа. – Вы хорошая мать. А нам нужны хорошие матери. Говорят, что во Франции рождается куда меньше детей, чем в других странах, и наша рождаемость все падает. Мы боимся обзаводиться большими семьями, мы не верим в будущее. А наш император не жалеет жизней, ввязывается то в одну, то в другую войну. Сначала Крым, потом Австрия, а теперь Италия. И все-таки мы не должны внушать маленькому Огюсту, что родиться французом – несчастье. У нас для него всегда найдется лишний кусок мяса и тарелка супа. Может, я и не очень сильно разбираюсь в искусстве, не то что Огюст, но уж не такой ханжа, понимаю, что значит быть молодым.
У Розы глаза налились слезами, она бросилась Папе на шею и расцеловала его.
Папа часто заморгал, чтобы скрыть свои чувства, и сказал:
– Видите, значит, я не такое уж чудовище.
– Пожалуйста, любите маленького Огюста, – молила Роза. – Я знаю, что вы его полюбите.
– Я буду следить за тем, как он ест, а если будет плохо есть, накажу его, – ответил Папа. – А Мама будет вовремя укладывать его спать и чисто одевать, а когда подрастет, мы станем водить его в церковь.
Роза тихим голосом поблагодарила его. Папа сказал:
– И навещайте нас каждую неделю.
– Если Огюст позволит, – ответила Роза.
– Как это – позволит? – Папа был полон законного возмущения.
– В воскресенье он лепит, – пояснила Роза и испуганно посмотрела на Огюста.
Огюст, довольный тем, как шло дело, широко улыбнулся даже тогда, когда Папа сказал:
– Пусть отдохнет в воскресенье. Даже всевышний трудился всего шесть дней в неделю.
– Мы можем навещать вас вечером, – сказал Огюст, – а Роза может приходить и чаще, когда не позирует.
Папа соглашался со всем, как того и ожидал Огюст, и Огюст вспомнил о другом обеде, много лет назад, когда Клотильда высказала свой взгляд на любовь. Но он – это другое дело, он мужчина. Мужчине разрешено и прощается многое. А Роза как раз такая девушка, какую родители могли понять.