Губастый с готовностью замотал руки мальчика обрывком лыковой веревки, обернул вокруг шеи, несильно затянул и конец зажал в грязном кулаке.
– Сейчас пойдешь с нами и не вздумай рыпаться, хлопец! Наш атаман проверит твою сказку и ежели наврал, умирать будешь долго, – медленно произнес Шрам.
– А ежели не соврал, то быстро, ха-ха! – заржал Волос.
– Все может быть, атаман решит, – сказал Шрам и шагнул в чащу. Алекша получил сильный пинок от губастого, не удержался и почти повалился следом.
Шли долго. Алекша устал перелазить через поваленные стволы, выворотни. Это вообще непросто, а со связанными руками и вовсе трудно. Потом спустились в глубокий овраг, долго шли по самому дну и, наконец, подошли к бревенчатому частоколу. Бревна с острыми концами стоят плотно, как зубы молодого волка и только сбоку виднеется узкая лестница. Опустили с частокола после того, как Шрам махнул рукой. Алекше развязали руки – теперь не убежишь – и подтолкнули к лестнице. Поднимаясь, он чувствовал, как на него недобро смотрят стражи частокола и сердце сжималось от нехорошего предчувствия. Входят в просторную избу. За низким столом сидят двое – оба широкоплечие, в хороших доспехах, волосы зачесаны назад и перехвачены тонким ремешком. Один постарше – лицо в морщинах, волосы с сединой. Выделяется большой нос, перебитый точно посредине. Второй моложе, волосы черные, глаза быстрые, тоже черные, лицо в мелких ямках – переболел оспой. Обращаясь ко второму, Шрам произнес:
– Вот привели, по лесу шатался.
– Серьезная причина притащить сюда, – хмыкнул черноглазый.
– Да нет… – замялся Шрам, – Волос хотел его сразу… того, а я подумал, что лучше тебе показать…
Было видно, что он побаивается черноглазого и потому мямлит. Тот, что постарше, молча рассматривал Алекшу. На мгновение задержал взгляд на поясе, рассмотрел секиру.
– У мальчишки пояс Медведя. И секира, – медленно сказал густым басом.
– А-а… и ты, Шрам, решил, что такой шибздик завалил Медведя и потому его надо притащить сюда, так? – засмеялся черноглазый.
– Ну да… э-э, то есть, нет, – забормотал Шрам. Он совсем растерялся, вспотел. Покосился на Алекшу. Лицо налилось злобой. Раскрыл рот, намереваясь сказать еще что-то. Черноглазый не дал.
– Ладно, Шрам, молодец, правильно сделал. Сейчас разберемся с мальчишкой, это недолго, а ты иди, иди…
– Ага … – облегченно вздохнул Шрам и попятился к двери.
Мужчины несколько мгновений рассматривали Алекшу, потом тот, что постарше спросил низким густым басом:
– Ну, рассказывай, кто такой, как зовут и откуда взялся в лесу.
И Алекша рассказал, умолчал только про лесную колдунью – их не любят простые люди, а тут явно именно такие. Его выслушали. Некоторое время молчали, затем обладатель густого баса произнес, обращаясь к молодому:
– Похоже на правду, как думаешь, Удал?
– Вроде да, – скривился тот, – но ты сам знаешь, Ревун, что это ничего не меняет.
– Негоже невинную душу губить, – насупился тот, кого назвали Ревун.
– Дело твое, – махнул рукой Удал, – но ты знаешь наши правила, – и вышел из избы.
Ревун громко вздохнул, посопел, с сомнением посмотрел на Алекшу. Тот почувствовал, что сейчас решается его судьба – жить ему дальше или нет. Где-то в животе появился холодный ком тревоги, стал разрастаться. Рука помимо воли медленно потянулась к секире. Ревун это сразу заметил, беззлобно усмехнулся:
– Ишь, какой герой.
– Герой не герой, но резать себя, как барана я не дам, – твердо сказал Алекша.
– Добро, только резать тебя я не собираюсь. Во всяком случае, без твоего согласия.
– Это как? – растерялся Алекша.
– А вот так! – засмеялся Ревун. – У нас правда такая – кто к нам пришел, становиться одним из нас или умирает. Хочешь смерти, ладно, я дам тебе умереть с оружием в руках. Нет – становись таким, как мы.
Алекша молчал. Он не хотел становиться лесным разбойником, кем без сомнения, был этот человек и все остальные здесь. Но и умирать тоже не желал. Вспомнил, как ромей, что обучал их разным наукам в доме боярина Твердослова, часто говорил им странные слова: « Не бывает безвыходных положений. Думайте и решение найдется». Остряки, из тех, что любят трепаться по каждому поводу, сразу начинали шутить про вход и выход, что есть у каждого, но Алекша всегда воспринимал слова учителя всерьез.
– А вы тут всегда живете? – спросил он, – я заметил, что частокол новый, народец в шалашах живет, в землянках. И эта избенка недавно поставлена.
– Да так, – пожал крутыми плечами Ревун, – на лето. К зиме перебираемся в другое место.
«Болота схватывает морозом и княжеские дружинники могут подойти к лагерю, – понял Алекша, – потому на зиму и уходят дальше от города. Так, так…»
– Хорошо, буду одним из вас, – сказал Алекша. Он опустил голову, весь поник, будто решение далось ему нелегко.
– Ну и добро, – ответил Ревун, – нам смышленые нужны. Пройдешь испытание, посвятим тебя в вольные люди.
– Какое испытание? – насторожился Алекша.
Ревун объяснил ему, что разбойником или вольным человеком, так они называли себя, становятся не сразу, а после того, как докажешь свое умение и удаль в разбойном ремесле. « Кровью хотят повязать, – понял Алекша, – ладно, посмотрим…»
Идти «на дело» Алекша сразу отказался, мотивирую тем, что не умел и слаб. Ревун на удивление быстро согласился, но немедленно предложил заняться столь нелюбимой Алекшей тренировкой. Среди разбойников были бывшие княжеские ратники, к одному из них, по кличке Дубина, Ревун и послал его…
Вначале был мощный храп, потом появились огромные полустоптанные сапоги. Алекша сначала услышал рев и бульканье, потом едва не упал, когда споткнулся о раскиданные в стороны ноги, когда искал Дубину – именно так звали его нового учителя. От храпа все кузнечики на полверсты вокруг сдохли, а громадные грязные сапожищи достают голенищами едва ли не до пояса. Лишь присмотревшись, Алекша понял, что это они просто на холмике стоят. Обладатель громкого храпа и владелец сапог лежит на траве, широко раскинув толстые руки. Спит, густой запах браги, исходивший из разинутой пасти, объяснил Алекше, почему. Вздохнул, осторожно толкнул спящего. Еще раз… Когда толкать надоело – Дубина по прежнему храпит и воняет на весь лес перегаром – Алекша отходит на пару шагов. После короткого разбега со всей силы пнул. Храп прекращается, спящий открывает один глаз. Алекша отскочил в сторонку и запрыгал на одной ноге – другая болела так, словно со всей дури ударил по дубовой колоде.
– Че надо? – раздался хриплый рев.
Дубина трудно открыл оба глаза, сосредоточил их на Алекше и опять заревел:
– Ну-у!
Кривясь от боли, Алекша сказал:
– Ревун прислал. Велел, что б ты меня обучил секирой правильно рубить.
С полминуты Дубина бессмысленно смотрел в одну точку.
– Так иди в лес и руби, – пожал плечами, – как надоест, вернешься.
– Ревун велел научить сражаться секирой, – поправился Алекша, – ты умеешь это.
– А-а, – почесал в затылке Дубина, – ну тогда сбегай за бражкой, я опохмелюся и начнем… эта… сражаться!
Выхлебав огромную кружку браги, Дубина превратился в совершенно другого человека – веселого, доброго и обаятельного. Он доходчиво объяснил Алекше, как и что надо делать, показал, как правильно держать тяжелую секиру и отправил к ближайшему дубу отрабатывать силу удара. Алекша полдня молотил несчастный дуб. Земля вокруг усыпалась желудями и опавшими листьями. Когда руки окончательно отказались слушаться приказов, мокрая рукоять сама выскальзывала из ладоней, Алекша без сил опустился рядом. Несколько минут сидел неподвижно, пережидая тупую боль в руках, потом поплелся в землянку отдыхать…
Так продолжалось недели две. Дубина оказался обычным пьяницей, поэтому его доброта пропадала, как только иссякал источник браги. Не опохмелившись, он превращался в зверя – орал, кидался с кулаками на всякого, кто попадал под горячую руку. Особенно доставалось, естественно, Алекше. Правда, юркий мальчишка научился ловко уворачиваться от неповоротливого мужика, но иногда доставалось по-полной – как-то раз Дубина запустил сапогом. Громадный сапожище полетел, словно камень из катапульты и непременно убил бы мальчишку, если бы по пути не врезался сначала в сухое деревце. Сушняк разлетелся в щепки и сапог просто свалился на Алекшу, но и этого оказалось достаточно – мальчишка свалился без памяти и очнулся только к вечеру…