Я махнул рукой:
— Любой годится, Дживс, лишь бы двигался, лишь бы колеса крутились и станции проползали мимо. Доброй ночи.
— Доброй ночи, сэр.
Я вошел в коттедж в приподнятом настроении. И радость моя ничуть не уменьшилась, когда я обнаружил, что Бринкли до сих пор не вернулся. Как хозяин я имел полное право посмотреть косо на то, что этого скотину отпустили на один вечер, а он прихватил ночь, а заодно и день, но в качестве частного лица с густым слоем ваксы на физиономии я его отсутствие только приветствовал. В таких случаях, любит повторять Дживс, что может быть дороже уединенья?
Я скорей в спальню, налил в таз воды из кувшина, потому что в сельских коттеджах Чаффи ванные комнаты были не предусмотрены. Окунул лицо в воду и хорошенько ко намылил, потом тщательно ополоснул и подошел к зеркалу. Вообразите же мое смятение, когда я увидел, что по-прежнему чернехонек, как негр, будто и не умывался. Порою жизнь вынуждает нас шевелить извилинами, и я довольно скоро набрел на разгадку: вспомнил, что слышал от кого-то или где-то читал, что ваксу можно удалить сливочным маслом. Только я хотел спуститься вниз и взять масленку, как вдруг услышал шум.
А когда человек в моем положении, которое можно сравнить лишь с положением загнанного оленя, слышит в доме шум, он должен очень и очень хорошо подумать, какой шаг ему следует предпринять. Вполне возможно, размышлял я, что это бежит по следу Дж. Уошберн Стоукер, он заглянул в каюту, увидел, что она пуста, и, естественно, первым делом кинулся к моему коттеджу. Поэтому покинуть спальню я покинул, но не как разъяренный лев, вырвавшийся из своего логова, а скорее как робкая улитка, чуть высунувшая во время грозы рожки из раковины. Я просто встал на пороге и чутко вслушивался.
А в доме происходило что-то очень любопытное. Не знаю, кто устроил этот шум, но устроил он его в гостиной, и, как мне показалось, там крушили мебель. Сообразив, что, даже охотясь за мной, папаша Стоукер, человек умный и практичный, не стал бы терять время на такую глупость, я собрался наконец с силами, подкрался на цыпочках к перилам и глянул одним глазком вниз.
Это я только говорю — гостиная, на самом деле это был просто холл. Холл был довольно прилично обставлен: стол, высокие стоячие часы, диван, два стула, несколько стеклянных витрин с чучелами птиц. С того места, где я стоял возле перил и глядел вниз, вся композиция лежала передо мной как на ладони. Внизу было темно, но я все видел, потому что на каминной полке горела керосиновая лампа. В ее свете мне удалось разглядеть, что диван перевернут, стулья торчат из окна, витрины с чучелами птиц разбиты, и последний штрих — в дальнем углу какая-то смутная тень вела борцовский поединок со стоячими часами.
Я не мог бы с уверенностью сказать, кто из них одерживает победу. Почувствуй я спортивный азарт, я бы, пожалуй, все-таки поставил на часы, но никакого спортивного азарта не было и в помине. В положении участников вольного поединка произошло неожиданное изменение, и я увидел лицо смутной тени. Это был Бринкли. Можете себе представить, какое возмущение меня охватило! Этот большевистский выродок вернулся домой, точно паршивая овца, прошлявшись где-то больше суток, к тому же мертвецки пьяный.
Во мне мигом проснулся владелец собственности. Я забыл о том, что не надо мне показываться людям на глаза, во мне пылал праведный гнев: как смеет этот слабоумный изобретатель пятилеток разрушать жилище Вустера!
— Бринкли! — рявкнул я.
Наверное, сначала он подумал, что голос исходит из часов, потому что набросился на них с удвоенной злобой. Потом вдруг увидел меня, оторвался от часов и застыл в удивлении. Часы покачались вправо-влево, с резким толчком встали в вертикальное положение и, пробив тринадцать ударов, замолкли.