Несмотря на то, что Лири толком даже не разобралась во всех хитромудрых рецептах великого парафармацевта, через полгода она знала всю книгу наизусть.
Остальные книги с чердака были прямо или косвенно посвящены травам, парафармам, инвентарю парафармацевта и проч. и проч.
К сожалению, ни одной книги по анатомии на чердаке не обнаружилось. Лири катастрофически не хватало знаний в этой области. Да, логическая цепочка «раса – название болезни – лекарство» была в нее вбита на уровне подсознания, но, если бы к ней подошел человек или демон, или шарн и сказал, что у него «болит что-то в груди», то она ему ничем не смогла бы помочь.
«Эх, бабушка, ну почему ты самому главному меня не научила?» – думала Лири.
Она заспала в эту ночь в одном доме с трупом. И у нее даже не было сил из-за чудовищной усталости, чтобы хотя бы как-то осознать это.
Перед рассветом она проснулась от того, что безумно хотелось пить. Лири зажгла ночник и пошла в сенцы. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через комнату бабки.
Она открыла дверь.
Вздыбившийся белой простыней горб кровати в свете чуть тлеющего ночника окунул ее в такую пучину ужаса, что Лири стремительно метнулась назад в свою комнату и начала судорожно хватаясь за ручку двери, чтобы закрыть. Взгляд на мгновение выхватил в темноте бабкиной комнаты табло электронных часов.
04:00.
«Четыре утра – зомби спать пора» – всплыла в ее мозгу поговорка бабки.
Иногда, если парафарм было очень сложным по рецептуре и длительным по процессу приготовления, обе парафармацевтки, бывало, засиживались до утра. Бабка употребляла эту фразу применительно к ним обеим, когда они без сил ползли по своим кроватям. Лири вдруг стало жутко стыдно за то, что она испугалась. Значит, та ее учила-учила, а внучка – сволочь неблагодарная – даже к ее трупу подойти боится.
Лири встала и решительно шагнула в соседнюю комнату. Сжавшись внутри от страха в точку, она дошла до сенец, напилась воды, вернулась в бабкину комнату, придвинула к ее кровати стул, откинула простынь с лица и поцеловала покойную в лоб.
– Привет, бабушка. У меня все хорошо, надеюсь сегодня я уже докопаю тебе могилу. Ты не переживай за меня. Я решила, что месяца через три-четыре, как только Вишка окрепнет и подрастет, я полечу с ним в Стратс к дяде Кириаму.
Дядя Лири Кириам Лорк был ее единственным оставшимся родственником. Он всегда тепло относился к девочке. Когда Лири была маленькой, он каждое лето приезжал к ним, чтобы проведать ее. Как-то раз он сказал бабке, что пора бы Лири отправлять в школу и он готов оформить на нее опеку и забрать в столицу. А та устроила дикий скандал. Лири была на улице, но слышала ее ужасные вопли о том, что «еще одна потаскуха ей не нужна», и она сама ее всему научит. Дядя смирился. Потом он начал упрашивать скандальную старуху отпустить Лири в столицу учиться на парафармацевта хотя бы после ее совершеннолетия. Он ругался с ней до тех пор, пока бабка запретила ему у них появляться. Но, несмотря на это, ежегодно на день ее рождения дядя Кириам обязательно отправлял ей эмтэ-почтой подарок.
– Ты знаешь, бабушка, – продолжала Лири, – я решила, что возьму с собой только астрографический визер и кое-какие книги. А ты помнишь, как у нас визер сломался?
Лири просидела рядом с кроватью бабки, пока не забрезжил рассвет. С первыми лучами Йора она отправилась докапывать могилу.
***
Ректор Императорской Академии Макротрансконфигурации стоял у окна и хмуро наблюдал за идущими по двору смеющимися студентами.
Стояла середина мая, и лето на Шестерке было в самом разгаре. Каждый очередной его день приносил Шестому Триалу насыщенный сочными запахами ветер, жаркий лучистый свет Сколлари и радостные надежды. Лорду ректору перепадало от этого чудесного времени года все, кроме последнего. Надеяться было не на что.
Не так давно он возненавидел всеми фибрами души весну. А теперь вот, вслед за ней, еще и лето. Всем было весело и радостно в его Академии. Только одному ему плохо до безумия. И он знал, почему сходил с ума. Вернее, по кому. Все его мысли вращались вокруг Милеи Грайв.
Эрден вспомнил, как он пару месяцев назад вынул мозг Реймеру Саргусу. Потрясал воздух высокопарными высказываниями типа: «морально-этические нормы», «академические правила»… М-да… И что же это было на самом деле? Правильно. На самом деле это была обычная, ничем не примечательная ревность.
А жизнь самого Эрдена за эти пару месяцев превратилась в одну бесконечную продолжительную пытку. Теперь демон понимал, что для его первой сущности она началась еще в сентябре. Залитая крепким и стойким экстрактом асмелии, бедная страдала и взывала к сознанию своего носителя через сны и раздраженную нервную систему. А теперь, когда она, наконец, достучалась до него, Эрдену ничего не оставалось, как скатиться в бездну оглушительного несчастья, которая обрушилось на его доселе спящую эмоциональную сферу тяжелым формовочным прессом.
На занятиях он игнорировал Мили. Вот не смог придумать ничего более приемлемого. Понятное дело, что не в открытую. Группа была слишком маленькой, и резкая смена отношения к студенту, тем более, к студентке, могла натолкнуть остальных на некоторого рода подозрения. Так что он, как и раньше, обучал Милею наравне со всеми: вызывал «к доске», спрашивал, давал задания, но не смотрел на нее. После слов «студентка Грайв» его взгляд оказывался где угодно, только не на ее лице. А ведь она старалась, из кожи вон лезла, учила, стремилась доказать ему свою профпригодность к негаборцам, а он…
Теперь сущность крылатого демона лишилась не только так необходимого ей запаха, но и визуального контакта.
«Так тебе и надо!» – думал про себя Эрден.
Его психика, чтобы не сломаться от всех событий, произошедших за последний год в такой ранее размеренной и спокойной жизни, просто взяла и отмежевалась от сути крылатого демона, выделила ее в отдельную личность и свалила на нее вину за все эмоциональные потрясения.
Всё просто: виновато оно – существо внутри. Оно – это не он. Вот пусть само теперь и страдает, если додумалось до такой дикой вещи, как влюбиться.
Но, увы, это мало помогало.
«Две недели… две недели… две недели…»
Осталось всего лишь полмесяца, и Мили уйдет из Академии. Насовсем. Навсегда. И что он потом будет делать? Жить, как жил раньше, уже не получится. Можно, конечно, вытравить из себя это чувство. Нет, не медикаментозно – наука тут бессильна. А вот парафармом запросто. Но он ни за что на свете на это не согласится. Будет мучиться, страдать, биться головой о стену, но не откажется от него. Впервые за восемнадцать веков он чувствовал подобное. И его страдания были жестоки, беспощадны, удивительны и прекрасны. Если веков пять назад в подобной ситуации он, скорее всего, выбрал бы «отказаться», то сейчас однозначное «сохранить».
Демон отошел от окна и сел в мягкое кожаное кресло в темном углу кабинета. Тут было гораздо комфортнее, чем под слепящим светом Сколлари.
В ярком столбе падающих из окна лучей кружились кажущиеся такими большими редкие пылинки. Вместе с этими лучами в старый кабинет проникала жизнь. Подгоняемая инфракрасными посылами жаркого светила, она хаотично пульсировала внутри упирающегося в пол светового раструба. А за его пределами был абсолютный покой. Тишина. И полумрак.
Да, все так: лучше жить в озаренных лучом страданиях, чем в бесконечном стазисе. Метаться, не находя себе места. Знать, что ты всегда будешь в подвешенном состоянии, и покой не наступит. Да, пусть так. Но не тишина и полумрак.
Спасибо вам, боги, хотя бы за это.
Съевший сам себя практически до мозга костей Эрден вернулся в кресло за рабочим столом. На нем лежал список желающих поучаствовать в ежегодном академическом турнире. Как обычно, турнир проходил после сдачи всех экзаменов. По этому случаю руководство Академии устраивало грандиозный праздник, а на следующий день студенты начинали разъезжаться на летние каникулы. Участвовали в нем все без ограничения: и студенты, и преподаватели.