На это Одиссей не мог ответить сам себе. С одной стороны он еще надеялся, что войны удастся избежать. Предприятие этих родственничков олимпийцев выдохнется само собой. Но с другой стороны он уже сам хотел поскорее начать эту войну, пограбить Трою, и вернуться с победой.
Однако, удастся ли все это? Вернется ли он из под Трои? Тем более, с добычей.
А, будь, что будет! Но Паламед все же скотина.
– Когда ты отдашь за меня свою дочь Ифгению, и как обещал, объявишь своим наследником, – спрашивал Ахилл Агамемнона, когда они остались в шатре одни после военного совета.
– Ахилл, ну, не торопись. Многие не поймут такого шага. Видишь, и так все разбегаются.
– Да вы, данайцы просто стадо баранов. Если бы не я, вас вообще бы сразу сбросил в море один Телеф. А так его заставили хотя бы сохранять нейтралитет.
– Не задавайся, Ахилл! Твоих воинов меньше десятой части войска!
– Но без моих конников и колесничих вас разметают, как в Египте! Кого ты пытаешься обмануть, Агамемнон?!
– Хорошо, не будем ссориться. Обсудим все несколько позже.
– Великий Зевс! Ахилл может бросить войско, – докладывал царю богов Калхас.
– Почему? Чего вы там опять не усмотрели?!
– Агамемнон не может объявить Ахилла своим зятем и наследником. Это разозлит многих других царей. А в лагере и так разброд.
– Да, вот уж точно, не усмотрели, давая такие обещания Ахиллу. Ладно. Твои предложения.
– Пусть Агамемнон подтвердит свои обещания Ахиллу. Но тайно. А в подтверждение отправит дочь в Тавриду, во владения Ахиллу.
– Но этот шаг ясно покажет другим, что Ифгению делают заложницей неких обещаний сыну Пелея. Кого мы этим обманем?
– Громовержец, отправим ее тайно.
– Как? Не много ли тайн, Калхас. Война еще не началась, а клубок интриг уже такой тугой, что голова идет кругом. Не запутаться бы нам с тобой.
– Громовержец, царь богов. Ты умеешь отводить глаза. Давай якобы принесем Ифгению в жертву. А сами отведем глаза толпе и отправим Ифгению в Тавриду к Ахиллу.
– Хорошо. Я подумаю.
Да, воистину трудно быть богом, – думал Зевс над предложением Калхаса. – Верит ведь, дурак, что я все могу. А я уже не могу ничего, кроме как давать указания другим. Выполнят ли они, эти другие, мои указания? И если да, то как долго это будет продолжаться.
А может, действительно, бросить эту войну? Нет, уже поздно. Надо доводить дело до конца.
Бывший волхв, а ныне эллинский царь богов и людей Зевс, не знал, что войны все же лучше не начинать. И остановить войну в любом случае гораздо разумнее, чем продолжать во что бы то ни стало.
– Что мне делать, Афина? – устало спросил Зевс свою приемную дочь-любовницу ночью.
Она давно стала лучшей советницей царя богов и была ему, в отличие от других обитателей Олимпа, предана искренне и глубоко.
Она была одной из немногих богинь Олимпа, которая не являлась по рождению ведуньей с севера. И поэтому вела себя поначалу с царем богов гораздо почтительнее остальных, считавших Зевса земляком и родней.
Но потом, как это нередко случается, стала гораздо преданнее ему, чем остальные. Именно поэтому очень многие религии считают неофитов кадрами более ценными, чем давние поклонники тех или иных богов. А христиане так вообще выразили эту мысль наиболее четко, утверждая, что «раскаявшийся грешник лучше двух святых».
Впрочем, все эти парадоксы верны лишь в случае слияния религии и государства. Свободная и осознанная вера с такими принципами не совместима. Однако, Зевс отнюдь не был воплощением свободной и осознанной веры.
– Я подумаю, Громовержец, – ответила дева Паллада.
– Думай, но не долго. Все разваливается на глазах.
Афина застала Афродиту на Олимпе.
– Что же ты не со своим мужем? – спросила Паллада.