Как рассерженный прохожий, утонувший в грязи, он высоко поднимал ноги, спотыкался, падал, вставал и снова шел вперед. Исай не мог сдвинуться с места, он вдруг почувствовал, что не владеет больше телом, что голова совершенно пуста. Гнетущий страх раздавил его. Ему было стыдно и за себя, и за брата.
Наконец он тяжелой походкой направился к обломкам самолета.
Никогда раньше Исай не подходил к самолету так близко. Он был огромных размеров.
Слишком велик для людей, слишком тяжел, чтоб взлететь в небо. Исковерканный, разбитый он лежал брюхом на снегу, словно смертельно раненный зверь. Нос его расплющился о выступ скалы. Одно крыло, наверное, отломилось и сползло вниз по склону. Другое, как культя, безжизненно торчало вверх.
Хвост отделился от корпуса, как у гниющей рыбы. В фюзеляже зияли две огромные пробоины, открывая взору развороченное чрево, а в нем – груду искореженного железа, разодранной кожи, искромсанной жести. Верх самолета припорошило снегом, отчего серые, поцарапанные, выпачканные маслом бока казались еще грязней. Снег впитал вытекший из пробитого бака бензин, точно пятна крови забрызгали землю вокруг железной туши.
Льдом затянуло черные лужи. Самолет, даже мертвый, был чужим в этой горной стране.
Он упал посреди совершенного, первозданного безлюдья и поражал воображение, как ошибка в расчетах столетий. Он должен был мчаться в пространстве, а сам отступил в глубь веков. Он был создан для полетов из Калькутты в Лондон, но, удалившись от современного мира, нашел свой конец в краю, живущем по законам тысячелетней давности.
Стоя в нескольких шагах от упавшего самолета, Исай пытался представить себе авиакатастрофу. Как все это произошло? Какие темные силы вели судьбы этих людей туда, где с давних пор им было предначертано умереть?
Почему Богу было угодно, чтобы эти мужчины и женщины, вылетев из Индии, погибли на самой высокой вершине в чужой им стране? Самолет, как лемех, наскочил на склон горы. Не переворачиваясь, он сползал на брюхе, ломая крылья, пропеллеры и фюзеляж, из раны в боку летели искалеченные, окровавленные тела пассажиров. А он в этот вечер думал о своем стаде, которое паслось высоко в горах. Папаша Жозеф разливал вино.
Мари Лавалу выходила из дома с корзиной за спиной. Над облупившимися крышами медленно поднимался дым. В медных котлах доходило молоко. Ни о чем не подозревая, брел к своему дому господин кюре. Все это не укладывалось в голове у Исая, он чувствовал, что вот-вот сойдет с ума. Обезумевший ветер разгонял пелену тумана. Очертания гор плясали перед глазами за белой сеткой снежинок. Кое-где в отдалении от самолета виднелись серые холмики в черной бахроме, это были тела, отброшенные при ударе. Марселен наклонился над бесформенной массой, с трудом пытаясь оторвать ее от земли. Показалась судорожно сжатая рука. Потом нога, искалеченная голова. Живой рылся в карманах у мертвых.
– Прекрати! – закричал Исай.
Марселен поднялся. В руке что-то блеснуло. Может быть, часы? Или кольцо? Он отошел подальше и, помедлив немного, наклонился над другим белым бугорком. На снегу лежало множество странных подарков: фотоаппаратов, пачек сигарет, биноклей, шарфов, кожаных сумок. Марселен брал то, что подходило, отбрасывал ненужное. Он пнул ногой целую россыпь консервных банок. Потом потянул на себя рваную, мятую полотняную сумку, из нее потек ручеек тонких конвертов с разноцветными марками. Ветер гнал письма по снегу. Одно письмо поднесло прямо к ногам Исая. Чернила на конверте расплылись.
Исай боялся притронуться к этому клочку бумаги, исписанному бледными буквами.