Молодой фермер пожирал взглядом Кристабель, он привлек ее к своей сильной груди, не обращая внимания на то, что на его белой рубашке тотчас же появились красные винные пятна. Она приникла к его плечу, и ее длинные рыжие волосы, вымокшие в вине, прочертили на его рукаве красный след.
Не произнося ни слова, он вытянул ее из бочки и вынес из зала.
Мужчины расступались, когда он нес ее к двери. На губах Кристабель мерцала сонная, блаженная и томная улыбка, обещавшая молодому человеку такую ночь, какой он не знал прежде.
Внезапно Имоджин вздрогнула.
– Не пора ли нам вернуться в карету? – спросил Рейф.
Теперь мужчины смеялись, хлопали по плечам друг друга и вслух мечтали о том, что в следующий раз избранниками окажутся они.
Не ожидая ответа Имоджин, Рейф потянул ее к двери. От комментариев, несшихся им вслед, монахиня упала бы в обморок, но Имоджин ничем не обнаружила принадлежности к своему классу.
Хайнд придержал дверь открытой, но выражение его лица говорило о том, что он хотел бы, чтобы ему заплатили за бочонок вина.
– Кто был человек, которого выбрала Кристабель? – внезапно спросила Имоджин. – Он ведь простой фермер. Или я ошибаюсь?
Когда руки Рейфа и Хайнда соприкоснулись, раздался характерный звон, и наконец Рейфу удалось выволочь Имоджин в черную бархатную ночь, и он огляделся в поисках их экипажа. Наконец он его разглядел возле рощицы.
– Кто он?
– Думаю, ее муж. Во всяком случае, он ведет себя как актер и умеет обращаться с костюмами. Когда я видел ее выступление в Лондоне, он был одет студентом «Судебных иннов». [14]
– Вы уверены в этом? И что произошло?
Рейф рванул дверь наемного экипажа и принялся трясти сонного кучера.
– А как вы думаете?
Имоджин улыбнулась ему.
– Если она не слепая, должна была бы выбрать вас.
– Разве это вас не встревожило бы? – спросил он.
Она ответила бестрепетной улыбкой.
– А почему это должно меня тревожить?
В самом деле, почему? В конце концов, их намечающийся роман был делом преходящим.
Глава 20
Что говаривал Рейф
Экипаж был освещен лунным светом, проникавшим внутрь, потому что Рейф открыл окно, чтобы запах вина мог выветриться. Он завернул Имоджин в плед, но ее дрожь не проходила. Поэтому он посадил ее себе на колени. Единственным ее ответом был вздох, похожий на всхлип.
– Леди Мейтленд, – спросил он через некоторое время, – получили ли вы то, на что рассчитывали? – Она ничего не ответила. – Думаю, мне удалось предоставить молодой вдове все виды запретных удовольствий. И вот к вашим услугам я… незаконнорожденный и почти невидимый в обществе.
– Не говорите так! – сказала Имоджин.
– Почему же?
Рейф понял, что забыл изменить голос, и тотчас же заговорил более низким тоном и с профессорскими интонациями:
– Незаконнорожденные дети великих людей невидимы для света. Мы как тени, иногда упоминаемые в завещаниях, но чаще забытые.
– Очень поэтично, – заметила Имоджин. – Должна сказать, что мне трудно рассматривать доктора теологии как некую фигуру, обитающую в тени. Рейф сказал мне, что во всем университете Кембриджа такого звания удостоились лишь восемь человек.
– Но для вас я все равно что тень.
– Не совсем. Меня очень мало интересует свет и его мнение.
В ее голосе он уловил подлинное равнодушие.
– Хотя скажу, что удивительно легко разговаривать с человеком, одновременно являющимся членом светского общества и не принадлежащим к нему.
– Но я ни в коем случае не причисляю себя к светскому обществу.
– Вы любимый брат герцога Холбрука, – решительно заявила Имоджин. – Хотите вы того или нет, но теперь вы стали членом общества. И, если только я правильно поняла Рейфа, вашу дочь воспитают как полноправного его члена. Итак, мы – ваша судьба, Гейбриел.
– Вы можете называть меня Гейбом, после того как мы с вами распили целый бочонок вина. Или нет? – спросил Рейф.