– Она – нечто вроде рекламы, – сказал Рейф. – Это пролог к выступлению Кристабель.
Он сделал неприятное открытие – для питья здесь было только вино. Если он и мог попытаться проглотить малую толику вина, то не рискнул бы попробовать на себе крепость пойла, предложенного Хайндом. Но конечно, Имоджин заметит, что он не пьет. И догадается, что за наклеенными усами скрывается Рейф.
При этой мысли его передернуло. Ведь она так страстно целовала Гейба, а не его. Без дальнейших раздумий он смахнул свой стакан со стола.
Но Имоджин не обратила на это внимания. Она наблюдала за женщиной на сцене, которая все выше поднимала нижнюю юбку.
– Это родинки у нее на груди? – спросила Имоджин.
Рейф снова посмотрел через плечо. У женщины была на удивление белая грудь, оттенявшаяся умело наклеенными мушками как раз в ложбинке между грудями. Казалось почти естественным, что под юбками у нее была бутылка джина, и время от времени она делала глоток из нее, когда не замирала неподвижно на месте.
Имоджин опиралась подбородком на руку и смотрела на проститутку с восторженным вниманием.
– Они наклеивают мушки, чтобы скрыть урон, нанесенный болезнями, – сказал он. – Видите, у нее на щеке их четыре?
– Потрясающе, – произнесла Имоджин, не в силах оторвать взгляда от лицедейки.
Рейф сделал знак хозяину.
– Что у вас на ужин?
– Фаршированное телячье сердце, – сказал хозяин, – жареная печенка, пирог с голубями – все к вашим услугам!
Он повернулся вокруг своей оси и шлепнул молодого человека, маячившего у него за спиной.
– Вложи шпагу в ножны, а не то будешь допивать эль на улице и потеряешь счастливый случай увидеть и услышать Кристабель.
Молодой человек с недовольным видом вложил свое оружие в ножны, а Хайнд, не переводя дыхания, продолжил:
– …баранья нога, зеленый горошек.
– Мы закажем пирог с голубятиной, – сказал Рейф. – И лимонад для моей спутницы.
– Эй, там! – взревел Хайнд, не потрудившись ответить. – Вы что, думаете, это помойка?
Секундой позже он притянул головы двух своих гостей друг к другу и ударил их одну о другую с такой силой, что послышался треск, потом одного из них швырнул через весь зал.
– Боже мой! – вымолвила Имоджин, продолжая медленными глотками потягивать вино. – Он очень силен, несмотря на малый рост.
– Бросать людей через всю комнату – хорошее упражнение.
– Как вы думаете, есть у нашей актрисы друг?
Рейф подвинул свой стул так, что теперь его плечо почти касалось плеча Имоджин.
– Да уж, не без того, – сказал он, когда лицедейка спрыгнула со сцены прямо в объятия молодого человека, поднявшего ее высоко в воздух, а потом торжественно вынесшего из парадной двери.
– А где они… – начала Имоджин, но не закончила фразы.
– Где они проводят ночь?
Он не мог бы сказать, покраснела ли она, из-за слоя румян на ее лице.
– Разумеется, я не посмел бы этого выговорить в обществе такой почтенной леди, как Гризелда.
Имоджин хмыкнула. Она бросила на него взгляд исподтишка, потом беззаботно рассмеялась.
– Что? – спросил Рейф, наклоняясь еще ближе к ней, так что его рот оказался возле ее неестественно желтых кудряшек.
– Я ничего не сказала.
Голос ее звучал дерзко и вызывающе, но внимание Рейфа привлек изгиб ее уха. Он мог его различить сквозь желтую пену кудряшек.
– Вы совсем не похожи на Гризелду, – сказал он ей на ухо и с удивлением услышал, как вибрирует его голос. А потом дотронулся языком до этой изящной розовой раковины.
Она вздрогнула.
– Вы прекрасны на вкус, – сказал он. – Вы сладостная и женственная, несмотря на то что напускаете на себя вид легкомысленной, умудренной житейским опытом вертушки.
– Вы говорите, как Рейф! – сказала Имоджин и бросила на него хмурый взгляд.