– Может быть, это слишком трудно – сразу отказаться от любого алкоголя? – спросила она. – Не попробовать ли делать это постепенно?
– Гейб говорит, что я должен изгнать его из организма, – ответил он, выпрямляясь и произведя звук, похожий на хрип. – Имоджин, прошу тебя, нельзя ли мне пережить это унижение в одиночестве? Я уверен, что к утру это пройдет.
– Нет, – возразила Имоджин. – Определенно нет. Тебе надо принять ванну.
– Я не стану звать слуг в такой час…
– Тебе и не придется этого делать, – согласилась она. – Почему ты не обставил эту комнату на современный лад? Ведь при моей спальне есть настоящая ванная. Вода в трубах должна еще быть горячей. – Она взяла его за руку. Рука была холодной и потной. – Ты в ужасном состоянии.
– Так и оставь меня одного. Тебе незачем быть здесь среди ночи.
– Но ведь ты не собираешься меня соблазнять, правда? – сказала она. – Потому что я всего лишь крошечная и слабая женщина и мне станет плохо от вида твоего брюха.
– Черт возьми…
Но тут снова началась рвота.
Как только приступ закончился, она снова взяла его за руку.
– Идем, – сказала Имоджин бодро. – Всего-то через коридор.
Она проволокла его по коридору, а потом втащила в свою спальню, хотя на каждом дюйме этого пути он сопротивлялся. Потом вошла в ванную и открыла краны.
– Ну, не чудесно ли это? – сказала Имоджин, глядя, как горячая вода заполняет ванну.
– Я… – забормотал и закряхтел Рейф. – О Господи…
– Ведро в соседней комнате, – сообщила Имоджин. Она решила, что последнее, что требуется Рейфу в настоящей ситуации, – это сочувствие.
Через мгновение он появился в дверях ванной, нетвердо держась на ногах, и выглядел так, будто сейчас потеряет сознание. Она схватила его за руку.
– Я не стану принимать ванну, пока ты здесь, – сказал он, но голос его уже утратил силу и уверенность.
– Чепуха, – сказала Имоджин. – Будешь делать, что я скажу.
Она толкнула его в ванну, испытывая удовольствие от того, что мужчина шести футов ростом и на много стоунов [5] тяжелее ее способен пасть под легким нажимом ее руки. Белое полотенце, обвивавшее его бедра, пошло рябью, когда он оказался в воде, но все еще прикрывало интимные части его тела.
Он даже не нашел в себе силы проверить, выглядит ли прилично, а тотчас же со стоном опустил голову на бортик ванны.
– Боже милостивый! – пробормотал он. Но это не походило на молитву. Имоджин присела на край ванны. Он был бел как простыня и весьма непривлекательно потел. И все же ему не могло быть более тридцати пяти или тридцати шести лет, несмотря на то что он превратил себя в некое подобие бутыли с бренди.
– Ты начал пить после смерти брата? – спросила она просто ради того, чтобы их общение походило на беседу.
Его голова заметалась по мраморной облицовке ванны, показывая несогласие.
– Что, если меня вырвет?
– Вот тазик, – сказала Имоджин. – Когда умер твой брат?
– Шесть лет назад, – отвечал Рейф. – Шесть лет.
– И каким же он был?
– Спорщиком, – ответил Рейф, не открывая глаз. – Он мог спорить до рассвета и снова до заката. У него был язык прирожденного законника. Он мог заговорить меня до умопомрачения, а потом уже ни один из нас не знал, о чем мы ведем речь.
Рейф улыбнулся бледной улыбкой.
– Он имел ученую степень?
– Нет. Наш отец не считал уместным, чтобы будущий герцог Холбрук учился в университете. Питер… – Голос его замер, и он снова начал зеленеть.
Имоджин присела на край ванны и плеснула воды ему на грудь. Грудь была широкой и мускулистой при всем том, что он мало что делал, кроме постоянных возлияний. Возможно, это объяснялось тем, что когда он не был пьян, то проводил время в конюшне.
– Твоего брата звали Питер? – спросила она.