Однако многие утверждают, что история движется по кругу, и это можно подкрепить весьма вескими доводами. Я сам находил их немало. Что поделаешь: человеческий разум может завести нас слишком далеко - в придорожную канаву, так сказать. Одно время он и меня занес довольно-таки далеко, но потом я увидел, что ничего хорошего из этого не выйдет. И я натянул поводья. Как раз вовремя. Но не слишком резко. Я считал и считаю, что в какой-то мере теоретические построения необходимы. Мы должны мыслить, или же мы вернемся во мрак средневековья. Но кстати о книгах. Я теперь по утрам читаю "Испанскую войну" Саути (*11). Вы знаете Саути?
- Нет, - ответил мистер Кейсобон, не поспевая за резвым разумом мистера Брука и имея в виду книгу. - Для подобной литературы у меня сейчас почти не остается досуга. К тому же последнее время я слишком утомлял зрение старинной печатью. По правде говоря, я предпочел бы пользоваться по вечерам услугами чтеца. Но я очень разборчив в отношении голосов и не выношу запинок и ошибок в чтении. В некоторых отношениях это большая беда. Мне надо слишком много черпать из внутренних источников, я постоянно живу среди мертвецов. Мой ум подобен призраку какого-нибудь античного мужа, который скитается по миру, видит руины, видит перемены и мысленно пытается восстановить то, что было когда-то. Ко я вынужден всячески беречь мое зрение.
Мистер Кейсобон впервые не ограничился кратким ответом. Он говорил четко и внятно, словно произнося публичную речь, и напевная размеренность его фраз, подкрепляемых легким наклоном головы, была особенно заметна по контрасту с путаным порханием добрейшего мистера Брука. Доротея подумала, что мистер Кейсобон - самый интересный человек из всех, кого ей доводилось слышать, не исключая даже мосье Лире, лосаннского священника, который читал лекции по истории вальденсов (*12). Воссоздать древний забытый мир и несомненно, во имя высочайших велений истины! Ах, быть причастной к подобному труду, пусть в самой смиренной роли, помогать, хотя бы просто заправляя лампу! Эта возвышенная мысль даже рассеяла досаду, вызванную насмешливым напоминанием о ее неосведомленности в политической экономии неведомой науке, которую пускали в ход как гасильник, стоило ей загореться какой-то мечтой.
- Но вы же любите ездить верхом, мисс Брук, - сказал сэр Джеймс, спеша воспользоваться удобным случаем. - А потому мне казалось, что вы пожелаете познакомиться и с удовольствиями лисьей травли. Может быть, вы согласитесь испробовать моего гнедого? Он приучен ходить под дамским седлом. В субботу я видел, как вы ехали по склону холма на лошадке, которая вас недостойна. Мой грум будет приводить вам Коридона каждый день, скажите только, какой час вам удобен.
- Благодарю вас, вы очень любезны. Но я больше не намерена ездить верхом. Никогда! - воскликнула Доротея приняв это внезапное решение главным образом под влиянием досады на сэра Джеймса, который искал ее внимания когда оно было всецело отдано мистеру Кейсобону.
- И напрасно, поверьте мне, - сказал сэр Джеймс с упреком в голосе, выдававшим искреннее чувство. - Ваша сестра слишком сурова к себе, не правда ли, - продолжал он, повернувшись к Селии, которая сидела справа от него.
- Да, пожалуй, - ответила Селия, опасаясь рассердить Доротею и заливаясь прелестным румянцем до самого ожерелья. - Ей нравится во всем себе отказывать.
- Будь это правдой, Селия, следовало бы говорить не о суровости к себе, а о потакании своим желаниям. И ведь могут быть очень веские причины не делать того, что доставляет удовольствие, - возразила Доротея.
Мистер Брук сказал что-то одновременно с ней, но она видела, что мистер Кейсобон смотрит не на него, а на нее.
- Совершенно верно, - подхватил сэр Джеймс.