Мальчик подошел спокойно, смотрел гордо, независимо.
- Как зовут тебя, молодец?
- Михал Григоричем.
- О-о! А отец твой кто?
- Отец мой тут - главный атаман и никого не боится. И я тебя не боюсь.
- Ишь ты! А который из них? Где он?
- Ха! Его тут нет. Он от вас убег. Он очень сильный и ловкий. Он вот остальных соберет и перебьет вас всех. Так что ты лучше нас не тронь - хуже будет.
- Ой-ей! Пожалуй, не трону, а то правда боязно... А мамка твоя где? Беспокоится, небось. Поди, успокой ее.
- У меня тут сестренка вон.
- Да? Ну так забирай и сестренку.
Мальчик важно усмехнулся, взял за руку подскочившую к нему девочку, повел к женщинам. Бобер подозвал дружинника:
- Сань, смотри внимательно за этим мальцом. Видишь?
- Вижу.
- Вон подошел, это, стало быть, их мать. Семья атамана! Поди, скажи ребятам, чтобы разрешили им в дом уйти. Пойдешь с ними. В избу войдешь, осмотри все ходы-выходы, чтобы мышь незаметно не проскочила! Закрой их в избе и стереги пуще глаза. От этого, может, наша жизнь будет зависеть.
- Исполню, князь.
Бобер поискал глазами среди детей еще. Выбирал личико посмышленей. Заметилась девочка, чем-то похожая на Любу, глядевшая не испуганно, а печально. Он подошел к ней:
- Не печалься, милая, мы вам зла не сделаем.
- Да, не сделаете, а тятьку моего вон как избили.
- А где твой тятька? Веди-ка его сюда.
- Правда, что ль?
- Да, да. У кого еще тятька тут?
- У меня, у меня, у меня, - к Бобру пододвинулись трое мальчишек.
- Давайте и вы своих сюда.
Через минуту дети подвели к нему четверых мужиков, растерзанных и растерянных, один из них сильно хромал. Его-то и держала за руку девочка.
- Ну что ж, красавица, веди своего тятьку домой. Пожалей, полечи, да спроси, отчего он разбойничает на дорогах, Бога гневит, дочку свою, такую хорошую, не жалеет.
Девочка потянула отца за рукав, тот пооглядывался туда-сюда в полной растерянности, похромал за дочерью.
- А с вами, мужики, давай поговорим. Садись, - и опустился прямо на землю, обхватив руками колено. Разбойники помялись, двое опустились на колени (сесть неловко - руки связаны), двое остались стоять.
- Видно, вольготно вы живете, коль всякую осторожность потеряли.
Мужики уныло молчали, глядя в землю, но Бобер и не ждал ответа:
- Даже на добычу глянуть не захотели. Эх, орлы - петушиные перья! Влипли, как сопляки последние. И что же, никто, кого останавливаете, не сопротивляется?
- Нет почти...
- Нет, никто...
- Нет, если кто рыпнется, того кистенем, аль топором, а так... нет. Да и нам зря убивать - какой прок?
- Зря убивать... Мудрецы. Праведники! И давно, гляжу, промышляете, обжились. Избы, семьи, детишки вон... Чему ж вы их учите?! Как воспитываете? Чтобы зря не убивать? Слушайте, может, у вас и поп свой есть?!
- Попа нет, а монах один, странник, есть...
- Ну и ну! Чем же вам обычная жизнь не угодила? Работать лень!
- Лень... На дядю чужого. Узкоглазого...
- А-а... Впрочем, об этом потом поговорим. А сейчас - главное. Жить хотите?
- Хых! Кто ж жить не хочет...
- Хорошо. я вас не трону. Отпущу на все четыре стороны. И детишек отпущу. Но условие: вы приведете ко мне атамана. Это ведь тот, с топором верзила, что сбежал?
- Он.
- Ну вот. Он, поди, тут, за кустами прячется, да из лука нас выцеливает. Передайте, пусть выйдет. Не трону. Поговорить надо. Можно и других, если смелые. Но говорить буду с ним. И чтоб без глупостей! Если начнет пакостить, спалю его избу к чертовой матери с женой и детишками. А если вы пойдете, да не вернетесь, ваших детишек спалю. И остальных всех. Так что не вздумайте шутить. Эй, ребята, отведите мальцов в атаманов дом, а этих развяжите.
Дружинники утащили упиравшихся, орущих мальчишек, мужиков развязали. Те стояли, маялись, почесывались, будто ожидали еще чего-то.
- Чего вы? Не поняли? Идите! Я жду до вечера.