Но от самого Мурома по всему лесу свист. Напасть не решились, но уши все просвистели. Как же у вас тогда купцы путешествуют?
- Купцы больше водой, лесом редко кто.
- Да как же вы допускаете?! Или вы в своей земле не хозяева, коль купца охранить не можете?! Купца не охраните, он к вам и не приедет, а город, княжество без купца проживут разве?
- Живем не хуже других. И разбойников не больше, чем везде.
- Ну не скажи, Дмитрий Константиныч. Разве с Москвой сравнишь? Там, говорят, Калита еще шугать их начал, и до сих пор гоняют. Служба у тысяцкого Вельяминова специальная. Охотятся, ловят, а как поймают, башку с плеч без долгих разговоров. Так что в московских лесах свисту много меньше. Нету почти.
- Нам с Москвой тягаться трудно.
- Но как же вы все-таки по дорогам-то?
- А просто. Собираем в дорогу караван побольше, к нему охрану покрепче. И Бог милует.
- Да ведь это на осаду похоже! Ведь прежде, чем о татарах думать, надо из осады выкарабкаться. Утвердиться! своих всех в кулак взять! Сколько ж можно остерегаться да хорониться?! На таком месте город стоит, цены ему нет, а ты...
- Что - я? - вскипел Дмитрий.
- Ты? Да я бы на твоем месте... Да за пару лет, если взяться, богаче Москвы можно стать и... - и умолк.
Петр всю оставшуюся жизнь, когда вспоминал этот момент, мысленно хлестал себя по морде, потому что сейчас не удержался:
- Бодливой корове Бог рогов не дает... - и был вознагражден таким взглядом, что когда погибал через много лет на Пьяне, отмахиваясь от придавивших его с трех сторон татар, не о папе с мамой вспомнил, не о детях и не о внуках, а об этом вот взгляде, и еще отчаянней замахал мечом.
Но Бобер мгновенно отвел взгляд, успокоился и, легонько прихлопнув по столу ладонью, сел:
- Ладно. Так ли, этак, с кого-то начинать надо.
- С кого же? С разбойников? - скривился Константиныч.
- А чего особенного? Важно, чтобы воины начали и привыкли драться. А для этого и разбойники сойдут, и ушкуйники. Но!.. Начинать надо с начала.
- С начала? - князь усмехнулся. - Но ведь это уж больше сотни лет как началось.
- Да. Тут мы не успели. Но у нас других начал полно: кто? где? как? когда? И какими силами на нас прыгнет.
- Разведка?! - оживился князь, в то время как Петр словно кол проглотил, сидел прямо и смотрел в одну точку у себя под ногами не в силах поднять глаз.
"Черт! Кажется, забылся я, перебрал. Жалко будет, если он сломается, Дмитрия мучат угрызения совести. - Впрочем, если сломается, значит, слаб, значит, и воевода никудышний".
- Да, разведка. Какая она у вас, как устроена?
- Расскажи, Петр, - князь расправляет плечи: "Хоть тут краснеть не придется".
Петр, однако, ведет себя непонятно. Тяжко дышит, потеет лицом, тяжело опершись на стол руками, приподнимается, хрипит:
- Ох, князь, что-то замутило меня, ффу, дозволь на свежий воздух... и, качнувшись, - ахх! Назад на скамью и стал заваливаться на спину.
Внимательно следивший за ним Бобер вскочил, успел подхватить под руки, присел рядом, бережно уложил голову воеводы себе на колени:
- Ничего, ничего! Пройдет! Сейчас все пройдет, - и начал легонько обтирать ему лицо ладонью, как умывал, и стряхивать воображаемую воду с руки.
На четвертом взмахе Петр открыл глаза, прошептал:
- Где я?
- Ничего, ничего!.. Голова, видать, закружилась. Сейчас... успокаивающе бормотал Бобер, продолжая "умывать" воеводу, а Константиныч смотрел обалдело, приоткрыв рот: "Неужто?!! Неужто правду о нем болтают?! Что колдун!"
Петр поднялся, встряхнулся, сел прямо.
- Ты про разведку должен был рассказать, - подсказал Бобер.
- Да-да, разведка... что же это со мной?! В первый раз... ффу-у-у... Ну что разведка? Разведка как разведка: на всех дорогах кордоны, с мытниками вместе. От купцов вести получают и - мне... или князю. А еще отдельные сторожи, тайные, дальше мытников.