— А черт его знает! — воскликнул он наконец и рывком привлек ее к себе, словно это было для него самое главное.
Время текло, точно песок, принесенный волной.
— Чем же он перед тобой провинился? — вдруг вырвалось у Андерса.
Она покачала головой. Это движение отдалось дрожью во всем ее теле. Ему показалось, что она плачет, но ее лицо, прижавшееся к его груди, было сухое.
— Дина?
— Я не могла позволить ему уехать. Меня ослепила страсть…
— И это говоришь ты? А сама грозишься уехать от меня! Может, и мне надо зарядить ружье?..
Ее глаза сверкнули в темноте.
— Да! — твердо сказала она. — Если у тебя хватит на это любви. Пожалуйста! Люди всегда поступают одинаково, пока кто-нибудь не осмелится нарушить привычный порядок. Всю жизнь. Но кто-то же должен осмелиться!
Он смотрел в темноту.
— Не может быть, чтобы ты говорила серьезно!
— Пожалуйста, Андерс! Освободи меня! И только таким образом! В Писании сказано, что любовь не бывает напрасной! Что она переживет все! У меня получилось иначе. Он больше не пришел…
Андерс чувствовал, как его сердце разрубает тело на части. Мощными ударами оно дробило кости и мышцы, наконец его голова отделилась от тела и покатилась на колени Дины.
— Боже милостивый, спаси нас обоих! — выдохнул он и обнял ее обессиленными руками.
Он водил суда в непогоду, когда волны на море были выше церкви. Он разнимал мужчин, бросавшихся друг на друга с ножами. В тяжелую минуту он призывал и Бога, и дьявола. Но он еще никогда не обнимал никого, кто бы…
Однако это была его жизнь, и он не мог от нее отказаться.
— Что ты теперь сделаешь? — ворвался в его мысли голос Дины. Чужой и жесткий.
Он набрал в легкие воздуха. Много-много.
— Я не выпущу тебя из объятий, пока ты не расскажешь все, что мне следует знать. И после этого тоже! Но только не бросай меня! Слышишь? Не уезжай от меня!
— И ты сможешь все вынести?
Он ответил не сразу, но, когда заговорил, голос его звучал твердо:
— Я вынесу все, что мы будем нести вместе! Все, что я буду знать!
— Теперь ты знаешь!
Дина издала хриплый короткий смешок и освободилась из его объятий. Потом, прежде чем он успел помешать ей, слезла с кровати. Ощупью, словно спросонья, вытащила из-под кровати ночной горшок и присела. Послышалось журчание. И вдруг этот звук смешался с рыданием.
Андерс сбросил перину и присел рядом с ней, вдыхая острый запах мочи и пота. Не зная, что делать, он пальцами расчесывал ее волосы. Потом помог ей лечь.
Дрожащими руками он зажег свечу. Поставил ее на стул возле двери, чтобы свет не раздражал Дину. Подошел к умывальнику. Намочил водой из кувшина полотенце и неловко выжал его.
Вернувшись к кровати, он обтер Дине лицо и шею; она бормотала что-то, но он не сразу понял ее слова:
— Я видела их всех. Учителя. Учеников. Иоанна. Иуду. Симона-Петра. Они все еще лгут. Лгут, отрекаются и предают. По-моему, они сами не ведают, что творят. А Христос, сколько бы падших женщин ни лежало у Его ног, всего лишь Младенец… — Она замолчала, словно не знала, как выразить все, что у нее на душе. — Но ты, Андерс!.. Ты взвалил на себя слишком тяжелую ношу. Тебе с ней не справиться!
— Я справлюсь со всем, с чем справишься ты! Она покачала головой и вернула ему полотенце.
— Все повторяется. Мы всегда поступаем одинаково. Всегда. До сегодняшней ночи ты не понимал этого. Но теперь… теперь ты знаешь все, Андерс!
Он бросил полотенце на пол.
— Помню, мне приходило в голову, что Лео не из тех мужчин, которые могут жить с одной женщиной… Но я думал, ты понимаешь это. Господи Боже мой! Дина, мог ли я изменить что-нибудь, пока было еще не поздно?
Она покачала головой. Он крепко схватил ее за плечи и сказал:
— Значит, нам надо решить то, что еще можно решить!
Краем уха он услыхал, как во двор въехали сани.