Лудильщик убежал торговать, пока светло. Он шагал по улицам городка со своей двухколесной тележкой, запряженной мулом. Вокруг мельтешила ребятня, выпрашивая конфет, сказок и мелких монеток.
Когда сделалось ясно, что ни конфет, ни сказок, ни мелочи не будет, большинство ребятишек утратили интерес к лудильщику. Они выстроились в кружок, в центре которого остался один мальчишка, и принялись хлопать в ладоши, отбивая ритм детской песенки, которая была старой-престарой еще в те времена, когда ее пели их деды и бабки:
Мальчишка в центре круга, хохоча, попытался вырваться наружу, остальные дети толкали и не пускали его.
– Лудильщик! Кому лудильщика! – голос старика гремел, точно колокол. – Чинить-паять! Ножи точить! Лозой воду искать! Резаная пробка! Матушкин лист! Шелковые платочки прямиком из столицы! Бумага писчая! Сласти!
Последнее привлекло внимание детей. Они снова сбежались к нему и побрели вслед за ним небольшой процессией, а лудильщик все твердил нараспев:
– Кожа на ремни! Черный перец! Тонкие кружева и яркие перья! Нынче лудильщик тут, а завтра и след простыл! Торгую, пока не стемнеет! Собирайтесь, жены, собирайтесь, девушки, для вас есть мягкие тряпицы и розовая водица!
Пару минут спустя он расположился напротив «Путеводного камня», поставил точило и принялся точить нож.
Вокруг старика начали собираться взрослые, и ребятишки вернулись к игре. Девочка в кругу зажала глаза ладонью и принялась ловить других детей, а они разбегались в разные стороны, хлопая в ладоши и распевая:
Лудильщик обслуживал всех по очереди, а иной раз и двоих-троих одновременно. Менял острые ножи на тупые и мелкую монетку в придачу. Продавал ножницы и иголки, медные котелки и пузырьки, которые купившие их тетки немедленно прятали. Он торговал пуговицами и мешочками с корицей и солью. Лаймами из Тинуэ, шоколадом из Тарбеана, полированным рогом из Аэруэха…
А ребятишки все распевали:
Коут прикинул, что путешественники провели вместе не больше месяца: достаточно долго, чтобы притереться, но еще не так долго, чтобы начать грызться по пустякам. От них пахло дорожной пылью и лошадьми. Он вдыхал этот запах, точно аромат благовоний.
А главное – звуки! Скрип кожи. Мужской хохот. Треск и шипение дров. Кокетливое женское хихиканье. Кто-то даже стул опрокинул. Впервые за долгое время в «Путеводном камне» не было тишины. Или, даже если и была, она сделалась слишком незаметной или слишком хорошо пряталась.
Коут находился в самом центре событий – он постоянно пребывал в движении, точно человек, управляющий большим и сложным механизмом. Он говорил, где надо, слушал, где надо, и всегда был готов налить еще, как только попросят. Он смеялся над шутками, пожимал руки, улыбался, смахивал со стойки монеты так, будто ему и впрямь нужны были деньги.
А потом, когда настало время петь песни и все спели свои любимые и хотели еще, Коут принялся запевать, стоя у себя за стойкой, и хлопал в ладоши, задавая ритм. В волосах у него сияли отблески пламени, и он спел им «Лудильщика да дубильщика», столько куплетов, сколько никто из них прежде не слышал, и никто не имел ничего против.
Несколько часов спустя зал трактира сделался совсем другим: теплым, уютным, гостеприимным. Коут стоял на коленях возле очага, подбрасывая дрова в огонь, как вдруг за спиной у него кто-то спросил:
– Квоут?
Трактирщик поднял голову и слегка растерянно улыбнулся:
– Простите, сэр?
Это был один из тех прилично одетых путников. Он слегка пошатывался.
– Вы же Квоут!
– Коут, сэр, – поправил Коут тем снисходительным тоном, каким матери говорят с детьми, а трактирщики – с пьяными.
– Квоут Бескровный! – повторил постоялец с пьяной настойчивостью. – Вы мне сразу знакомым показались, только я никак не мог сообразить, кто вы.
Он гордо улыбнулся и многозначительно постучал себя пальцем по носу.
– Но тут я услышал, как вы поете, и понял, что это вы. Я ж вас слышал как-то раз в Имре. Чуть все глаза потом не выплакал. Никогда не слыхал ничего подобного, ни прежде, ни потом. Просто сердце разрывалось.
Язык у молодого человека заплетался все сильней, но смотрел он серьезно.
– Я знал, что это не можете быть вы. Но подумал, что это вы. Несмотря на… Потому что у кого еще такие волосы?
Он потряс головой, пытаясь протрезветь, но безуспешно.
– Я видел то место в Имре, где вы его убили. У фонтана. Мостовая вся разбр…
Он нахмурился, сосредоточился и повторил:
– Раз-би-та. Говорят, будто теперь никто не может ее починить.
Белобрысый снова помолчал. Сощурился, приглядываясь, – и, похоже, был удивлен реакцией трактирщика.
Рыжий расплылся в улыбке:
– Так вы говорите, я похож на Квоута? На того самого Квоута? Вы знаете, я и сам так думал! У меня наверху его портрет висит. Помощник мой все меня дразнит за это. Вот не могли бы вы ему повторить то, что только что говорили мне?
Коут положил в огонь последнее полено и встал. Но, когда он отходил от очага, нога у него вдруг подвернулась, и он тяжело рухнул на пол, сшибив стул.
Кое-кто из гостей кинулся было к нему, но трактирщик уже поднялся на ноги и замахал им, чтобы не беспокоились.
– Нет-нет! Все в порядке. Прошу прощения, что я вас напугал.
Он улыбался, но видно было, что он действительно сильно ушибся. Лицо у него кривилось от боли, и он тяжело опирался на стул.
– Колено мне прострелили по пути через Эльд, три года тому назад. Вот время от времени дает о себе знать…
Он поморщился и со вздохом сказал:
– А то бы я, конечно, кочевую жизнь нипочем не бросил!
Он наклонился и осторожно потрогал неловко выгнутую ногу.
Один из наемников заметил:
– Я бы припарку положил, а то разнесет ведь.
Коут снова пощупал ногу и кивнул:
– Да, сэр, пожалуй, вы правы.
Он обернулся к белобрысому, который, слегка пошатываясь, стоял у очага:
– Можно попросить тебя об одной вещи, сынок?
Молодой человек тупо кивнул.
– Прикрой малость дымоход, – Коут указал на очаг. – Баст, проводи меня наверх, а?
Баст подбежал, закинул руку Коута себе на плечи. Коут тяжело наваливался на него при каждом втором шаге. Они добрели до двери и стали подниматься по лестнице.
– Колено, значит, прострелили? – вполголоса осведомился Баст. – Неужели ты действительно так сильно ушибся?
– Слава богу, что ты так же легковерен, как и они! – резко ответил Коут, скрывшись с глаз постояльцев. Поднявшись еще на несколько ступенек, он принялся браниться сквозь зубы, при том что колено у него явно было цело и невредимо.
Глаза у Баста расширились, потом сощурились.
Коут остановился на верхней площадке и протер глаза.
– Один из них знает, кто я, – Коут нахмурился. – Ну, подозревает.
– Который?! – спросил Баст. В его голосе слышались гнев и тревога.
– В зеленой рубахе, белобрысый. Тот, что стоял ближе всех ко мне, у очага. Дай ему что-нибудь, чтобы он уснул. Он уже успел набраться. Если он вырубится, никто и внимания не обратит.
Баст ненадолго призадумался:
– Левотраву?
– Мхенку.
Баст вскинул бровь, но кивнул.
Коут расправил плечи:
– Слушай меня трижды, Баст!
Баст моргнул и кивнул снова.
Коут заговорил четко и отрывисто:
– Я был охранником с городской лицензией от Ралиена. Был ранен, успешно обороняя обоз. Стрелой в правое колено. Три года назад. Летом. Сильдийский купец из благодарности дал мне денег, чтобы открыть трактир. Звали его Деолан. Обоз шел из Пурвиса. Упомяни между делом. Все запомнил?