– И сбежал, ага!
– А ну-ка, все успокоились! – рявкнул трактирщик, которому надоело каждый день слушать бесконечные споры и разнимать драчунов. Он швырнул на стол тряпку, которой вытирал кружки, и от неожиданности все замолкли. Трактирщик раздраженно оглядел спорщиков, покачал головой:
– Каждый день одно и то же. Льете воду из пустого в порожнее, а толку с ваших споров? Была б людям польза от шастанья по Пустоши – так давно бы кто-нибудь добрался бы до Скалистого, вернулся бы и поведал нам, что да как. А раз никого туда не пускают – значит, оно нам и не надо.
Собравшиеся загомонили: кто-то соглашался с трактирщиком, другие возражали, а так как народ привык выражать свое мнение громко, то шум поднялся еще больший, чем прежде.
Сидевший за столом почти у самой двери юноша недовольно поморщился и проворчал:
– Чушь какая… Пустошь их не пускает, как же!
Кто знает, как повернулась бы история, если бы как раз в тот момент в трактир не зашел другой молодой человек, с покрасневшим от мороза лицом и ясными синими глазами. И если бы вновь пришедший не различил каждое слово. И если бы он не обладал горячим нравом… Кто знает!
А так – вышло, что новый гость обиделся и тут же переспросил, остановившись у стола:
– О чем это ты говоришь?
– Разве не могу говорить, о чем пожелаю? – холодно удивился сидевший, устремив на вошедшего равнодушный взгляд зеленых глаз.
– Только не когда говоришь о Вангейте и его жителях! – заявил вошедший, опираясь ладонями о край стола. Спутник юноши что-то сказал ему, повернувшись спиной к обидчику. Синеглазый охотник только отмахнулся, как от мухи, и продолжил: – Или считаешь северян трусами, южанин? – Последнее слово он словно выплюнул.
Несколько человек отвлеклись от спора с покрасневшим от злости трактирщиком и теперь смотрели на двух молодых людей.
Южанин продолжал смотреть на синеглазого так, словно тот ничего из себя не представлял – равнодушно, едва ли не прикрыв глаза, и кажется, именно это больше всего раздражало вспыльчивого охотника Вангейта.
– Те, кто не желает признать свою неудачу, и есть трусы, – не повышая голоса, ответил южанин. Северянин стукнул кулаком по столу, отчего подпрыгнула деревянная кружка:
– Трусы?! Это ты говоришь о храбрейших охотниках? О тех, кто каждый день рискует жизнью?
– Что за дешевую драму ты тут устроил, – недовольно отозвался южанин, ловя кружку и заглядывая в нее. Он покачал головой, быстрым жестом подозвал взмыленного трактирщика: – Убери.
Северянин не выдержал подобного и схватил обидчика за меховой воротник куртки. Однако поднять парня с места и уж тем более встряхнуть не получилось – южанин ждал подобного и в ответ быстрым движением впечатал кулак в живот охотника. Тот сдавленно охнул, чуть подался назад, но тут же отреагировал: замахнулся сам. Южанин от замаха легко увернулся – но не успел уйти от повторного и получил удар в челюсть.
Спор, быстро перешедший в драку, привлек внимание гостей трактира, и кое-кто бросился разнимать драчунов. Охотника-задиру оттеснил в сторону его спутник, что-то быстро и раздраженно шепча, южанин с рассеченной губой злобно смотрел на обидчика, придерживаемый с двух сторон за руки.
– Эт-то еще что такое? – Трактирщик выглядел едва ли не рассерженнее парней, оценивая нанесенный ущерб. Каким-то образом драчунам удалось за пару секунд сломать крепкий, казалось бы, стол, четыре кружки (три, с пивом, разносчица как раз несла мимо), и окно. Холодный ветер с радостью залетел в комнату, занося крупные снежинки, которые тут же залепили глаза. – Как расплачиваться собираетесь, любезные господа?
– Я заплачу, – тут же ответил спутник синеглазого задиры, полез за деньгами. Сам охотник прожигал южанина взглядом, делая попытки вырваться из ласковых, но крепких объятий вышибалы. Южанин стоял прямо, не вытирая текущую кровь, и только брезгливо стряхнул с рукава чужие пальцы. Один его вид, гордый и заносчивый, способен был вывести из себя.
Разбитое стекло заменили на время подходящим по размеру куском дерева, обломки стола вынесли, осколки подмели и помянули глотком свежего пива. Спутник северянина заплатил половину требуемой трактирщиком суммы и быстро вывел подопечного на улицу, не переставая что-то говорить ему. А вот южанин оказался никому не нужен, а так как заплатить он наотрез отказывался, трактирщик с чистой душой сдал его зашедшему на огонек охраннику. Тот припомнил, что обещал начальству поймать к концу дня хоть кого-нибудь (а то граждане замучили требованиями обеспечить безопасность ночных улиц), и с радостью повел парня в тюрьму.
– Ну вот, – разочарованно отметил один из завсегдатаев, – только-только веселье намечалось, и на тебе…
– Веселья хочешь? – рявкнул трактирщик, все еще не смирившись с потерей стола. – Тогда иди себе в Пустошь и потеряйся там, сделай милость!
Принц Вангейта Роун был очень недоволен. Мало того, что день не задался с самого утра (к завтраку опоздал, пришлось есть остывшее блюдо – потому что уговор с отцом был такой: опоздавший отвечает за это; потом проиграл кузену в схватке на рапирах), так еще мама пристала с просьбами относиться внимательнее к урокам у дворцового мага. Паршивый колдун и так не отличался тактичностью и мягкостью, а проведя ночь в бесплодной борьбе с бессонницей, и вовсе решил мучить своего ученика двойной порцией нудных заклинаний и жестов, которые нужно было повторять в точности.
Никакой пользы от этих уроков Роун не видел. Когда он пожаловался отцу, что не видит смысла изучать теорию, если на практике у него ничего не получается, Бьерн вздохнул, но фальшиво заверять сына в необходимости продолжать учебу не стал. Каждый будущий правитель Вангейта должен был знать основы магии льда, а Роун, как сын принцессы Арифы – еще и магию огня. Его ужасно раздражало то, что он должен часами зубрить заклинания, оттачивать жесты, но при этом осознавать, что Дар не желает проявляться. Без него Роун не смог бы стать королем Вангейта.
Раньше принц не особо задумывался о том, что же он будет делать, если не унаследует престол. Его больше влекла вольная жизнь охотников, и он часто присоединялся к группе, собирающейся идти на зверя. Никто не узнавал Роуна, и он наслаждался свободой от множества условностей и правил, без которых не мог и шагу ступить во дворце. «Принц, вам нельзя так поступать!», «Ваше высочество, не подобает сыну короля делать то-то и говорить так-то», «Роун, ты не имеешь права быть легкомысленным!»… Нет уж, подобной жизни ему хотелось все меньше, и принц без зазрения совести сбегал в город.
Это очень беспокоило королеву Далию. Она прекрасно знала, как вспыльчив ее сын, какие необдуманные поступки он может совершить, следуя своим капризам. Однако король Бьерн относился к побегам сына спокойнее. Он понимал, что Роун чувствует огромное давление, и признавал, что на месте сына, вероятно, поступал бы также.
– Ты не был так горяч, – Далия нервно ходила по комнате, от окна до кровати, затем к двери, к креслу, на котором сидел король. – И прекрасно понимал, чем могут обернуться твои поступки.
– Он тоже все понимает, хотя и не желает пока это признавать. Наш сын взрослеет, Далия, а ты не хочешь его отпускать, – Бьерн улыбнулся жене. Далия вздохнула:
– Я знаю, знаю… но все же, так боюсь за него! Когда он уходит, полагая, что мы этого не замечаем, у меня сердце не на месте. Как представлю, что…
– Успокойся, прошу тебя, – Бьерн потянулся, взял ее за руку и привлек к себе. Обнял за талию, прижался щекой к ее животу. – Он не глуп, он чтит законы и честен, и готов отвечать за содеянное.
– Но его никто не узнает, – Далия дождалась, пока муж поднимет голову и посмотрит ей в лицо. – А что, если он попадет в переделку, а рядом никого не будет? Сам знаешь: восточные районы города все еще не свободны от остатков Тьмы…
– С ним Бранд, – отозвался Бьерн, – а он всегда умел решить любую проблему.
– Да, – со вздохом признала Далия, – с ним Бранд, и это меня немного утешает.