Когда я все понял, когда нечего уже было узнавать мне больше, - видя пред глазами всегда одно и то же, я перестал принимать попрежнему живое участие в торговле, стал равнодушным; но каким ужасом вдруг объято было мое сердце, когда однажды нечаянно представилась мне мысль, что всю жизнь свою до гроба, до гроба должен я буду проводить одинаково, покупать, продавать, продавать, покупать. Я обомлел...Неужели бог сотворил меня только для того, - стал я думать успокоившись, - чтоб я торговал, чтоб на пятидесятом году моей жизни стал тем же, чем был в шестнадцатом?Не может, быть. Если все следующие тридцать лет моей жизни будут похожи на один день, то зачем мне и жить их?Животное, правда, пребывает всегда в одном состоянии; но разве я, человек, похож на животное?Нет. Я могу думать, говорить, выбирать, наслаждаться, знаю добро и зло, истину и ложь, мне нравится красота и противно безобразие, я переношу в себя всю природу.В этом, впрочем, не может еще состоять главное мое отличие: ведь я все это получил от бога при самом рождении и по сему дару могу только назваться любимым чадом божиим, - не более...На что же дарованы мне сии чудесные человеческие способности? Верно, на какое-нибудь великое употребление, верно, я должен делать с ними чтонибудь другое, не похожее на действия животного с своими?Они могут возрастать, улучшаться, тупеть; младенцем повиновался я первому движению, - теперь слышится во мае голос рассудка, который указывает мне, что я должен делать, чего не должен; прежде не умел я перечесть четырех, не понимал разницы между причиною и действием, забавлялся игрушками, сердился за безделицу, - теперь утверждаю, отрицаю, наслаждаюсь природою, восхищаюсь словами спасителя, повелевающего любить врагов и благословлять клянущих.- Точно, точно - человек должен возделывать свои способности, должен работать над собою, - воскликнул я себе торжественно. - Вот достойное ему занятие на всю жизнь. Я не должен быть на пятидесятом году тем, чем я есмь теперь.Все спи мысли с быстротою молнии пронеслись в моей голове одна за другою, скорее, нежели я 'пересказал их вам теперь. Как будто тяжелая гиря свалилась с моего сердца. Я отдохнул, довольный своим заключением; долго потом размышлял я о причинах, доведших меня до оного, и совсем позабыл настоящее свое положение, совсем потерял из виду те препятствия, которые встретились мне тотчас, когда дело дошло до исполнения моих новых желаний.В таких размышлениях я не мог, разумеется, заниматься своим делом: часто за простую бахрому запрашивал я столько, сколько надо взять за лучшее кружево, бархат продавал одною ценою с ситцем, обсчитывался, сдавал лишние деньги; и если бы товарищи, любившие меня от всего сердца, не старались накрывать моих проказ от батюшки, то я беспрестанно подвергался бы великим опасностям. Впрочем, они считали меня помешанным, пред моими глазами в таких случаях пожимали плечами, перешептывались между собою и вслух почти изъявляли свое сожаление. Я не обращал внимания на их суждения и продолжал думать свою крепкую думу.Все утверждало меня в прежней догадке. От общей мыс ли я обратился именно к себе: как за прилавком могу я возделывать свои способности? здесь чувствуют удовольствие только от барышей, думают о барышах, действуют для барышей. Здесь притупеют мои способности, точно как притупели они во всех моих товарищах, которые прежде, верно, думали по-моему.Стало быть, торговля мешает человеку достигать своей цели!Не может быть: если бы она не была необходима, то не могла бы и возникнуть между людьми, а необходимое не мешает.