Из разговора по дороге она узнала, что он только что вернулся домой из Гарвардского университета, получив там звание магистра, и что в будущем собирается заняться производством компьютерных программ и открыть собственное дело, а пока работает неподалеку, так как до организации собственного предприятия хочет немного пожить с родителями.
Он спросил, как ее зовут, и она, задыхаясь, ответила ему, слегка покраснев, когда он задумчиво повторил:
— Винтер?[2] . Как необычно…
— Я родилась в день зимнего солнцестояния, — пояснила она, чувствуя себя неловко. Ее необычное имя всегда приносило ей огорчения, и она предпочитала, чтобы ее называли просто Вин.
— Зима в имени, но не в облике, — ответил он ей тогда. — Какой теплый цвет у ваших волос!
Говоря это, он наклонился вперед и дотронулся до ее волос. В те дни она носила волосы распущенными, только убирала их со лба бархатным ободком, и они свободной густой волной падали ниже плеч. Вин считала такую прическу слишком детской и наивной и хотела сделать стрижку, чтобы выглядеть взрослее, но братья подняли ее на смех, говоря, что она молода и должна выглядеть наивной и юной, и, против обыкновения, она уступила им.
По странному капризу судьбы в то лето все они были далеко от дома. Старший брат, Гаррет, гостил в Новой Зеландии, куда поехал знакомиться с семьей своей невесты. Близнецы Саймон и Филипп пешком путешествовали по стране, а Джонатан, студент последнего курса университета, проводил каникулы на археологических раскопках вместе с несколькими приятелями-студентами. Вин осталась в городке совсем одна, без защиты своих верных стражей.
Сначала родители были рады ее знакомству с Джеймсом. Он был старше, разумнее ее и понимал, как невинна и молода Вин. Во всяком случае, позже ее мать с горечью утверждала, что они так считали.
Безусловно, Вин была и наивна, и невинна, но она также была безумно влюблена и не пыталась скрывать свое чувство от Джеймса. При первом же его поцелуе она пылко прижалась к нему, крепко обняв его, и доверчиво приоткрыла губы. Ее серд-1де бешено забилось от восторга, когда она почувствовала, как его горячий, зовущий язык нетерпеливо ищет ее язык.
После первого поцелуя она посмотрела на него сияющими, ошеломленными глазами. Ради него она была готова на все! Ее грудь болела и пульсировала под тонкой хлопчатобумажной футболкой, и напрягшиеся соски выдавались под полупрозрачной тканью. Джеймс легко дотронулся до одного из них и мягко обвел его кончиком пальца. Краска бросилась ему в лицо, и он хрипло сказал ей:
— В следующий раз я поцелую тебя вот сюда, и тогда ты поймешь, почему это так возбуждает…
Она была отчаянно влюблена в него и абсолютно беззащитна перед охватившим ее чувством. Да, это было действительно так. Куда она могла деться? Вот это-то пробудившееся в ней влечение, а также чувство, которое она по своей наивности считала любовью, и повлекли ее так безудержно к Джеймсу.
Она так сильно хотела его, что очень скоро все остальное в ее жизни утратило всякий смысл. У нее не было никакого жизненного опыта, на который можно было опереться в такой важный для нее момент, и Вин решила, что раз она жаждет его близости — значит, любит его. Стоило ей только подумать о Джеймсе, как по всему телу пробегала горячая и сладкая волна. Конечно же, она любила его и страстно защищала свое чувство, когда мама пыталась доказать ей, что надо подождать, что все может кончиться катастрофой, что влюбленность отнюдь не равнозначна любви, что она слишком молода и не должна связывать жизнь с человеком, которого знает всего-навсего несколько месяцев.
Но на это она вызывающе указывала, что ей уже исполнилось восемнадцать лет и что родители не могут воспрепятствовать ее замужеству.
— А как же университет? — ужасались они. — Подумай о своем будущем!
— Мое будущее — это Джеймс! — упрямо отвечала она.