Кира сразу решила следить за Мишкой, так как подозревала, что Павел будет следить за ней самой. В итоге следить за ним было глупо, слежка быстро раскрылась бы и потеряла смысл.
– Короче, – заявил Мишка, – сегодня правила такие. Вместе не прятаться, всем разбегаться. К себе домой нельзя. Ни к кому из нас домой тоже нельзя – запрут и не выпустят. В лес сегодня не забегать, к речке тоже. Городские там враз заплутают или утопнут! Если я закричу петухом – все возвращаемся сюда. Если закричит настоящий петух – все по домам!
Кира подумала, что вряд ли отличит Мишкино кукареканье от настоящего петушиного, но смолчала. Зойка велела всем встать в круг и взяться за руки, а потом завертелась в середине круга против часовой стрелки, громко декламируя считалочку:
Говорил купец Иван:
Я сегодня сильно пьян!
Я видал как в небесах
Пролетал седой монах!
Отвечал монах седой:
Посчитаюсь я с тобой,
Десятину отдавай,
А не можешь – убегай!
При слове «убегай» круг распался, и все сорвались с места. Ребята побежали кто куда. Кира, которая во время Зойкиной считалочки не спускала глаз с Мишки, ринулась было за ним, но почувствовала, что Павел, стоящий в кругу слева от нее, не выпустил ее запястья. Он рванулся к забору соседей Барановых – Быковых, и потащил за собой Киру.
Павел
Они пробежали мимо забора Быковых, свернули еще раз и оказались у времянки Тарасенко. Тарасенко был настоящей притчей во языцех всех Горок: ходили слухи, что он гонит самогон. Его времянка оставалась таковой уже лет тридцать. Сам Тарасенко жил в бане – крепком двухэтажном срубе на другой стороне участка, у колодца. Времянку он отписал по завещанию внуку, который учился в Москве на дипломата, бегло говорил по-китайски и не собирался жить в деревне.
– Быстро! – скомандовал Павел. – Поехали!
Из зарослей крыжовника мальчишка выхватил самокат, ругнул по матушке колючий куст, и они с Кирой покатили по узкой тропинке в сторону строго запрещенного Мишкой леса. Кира не чувствовала страха. Она лишь не понимала, во что ввязалась, поскольку Павел не отвечал ни на один ее взволнованный вопрос. Он следил за дорожкой, уже почти совсем пропавшей в темноте, опасаясь перевернуться на своем транспорте вместе с Кирой. Ведь тогда у местной шантрапы появится повод говорить, что городские ни на что не годятся!
– Слезай! – приказал Павел. – Дальше пойдем пешком. Держи.
Он передал ей руль. Сам же вытащил из кармана джинсов фонарик и двинулся вбок, освещая заросшую тропинку. Не прошли они и ста метров, как Кира заметила темный дом. Павел уверенно направился к заборчику, отвел пару досок и исчез в проеме. Кира полезла за ним, волоча норовивший застрять самокат.
Участок, на котором они оказались, когда-то был уютным тенистым фруктовым садом. Но нынче яблони разрослись в нем так, что нижние ветви расстелились по земле, а верхние закрыли небо. Ребята подошли к дому. Павел потянул видимую ему одному дверную ручку, дверь заскрипела и открылась. Кира, ведя самокат «в поводу», вошла вслед за Павлом в темную комнату. Загорелся огонек.
– Вот, – сказал мальчик, – тут есть свечи. Фонарь я вырублю, батарею экономить надо.
Кира отметила, что он намеренно избегает произносить «фонарик», «свечки», «батарейка», делаясь как будто старше и подчеркивая важность происходящего. Павел зажег вторую свечу от своей и протянул ее Кире.
– Идем наверх!
Лестница оказалась крепкой. Ступени почти не скрипели. Дом был из тех, которые бабушка Варвара Нефедовна называла «господскими». В этом Кира окончательно убедилась, когда потолок второго этажа оказался таким же высоким, как и первого. Сквозь стропила не проглядывало небо, древняя усадьба на редкость хорошо сохранилась.
– Какой старый дом, – нервно передернулась Кира.
Она увидела у стены стол, заваленный пыльными книгами, и несколько разномастных стульев с гнутыми спинками. Кира пристроила свечку на край стола и потянула к себе стул.
– Старый, – отозвался Павел, – лет триста ему что ли, дед говорит.
Павел тоже взял стул, а свечку поставил на полку.
– Скажешь ты мне, зачем мы здесь?
– А мы здесь с научной целью, – Павел вскочил со стула и начал рыться в вещах, наваленных на столе. – Да где же он? Никто ведь не мог забрать… А, вот ты где!
Ловким движением он высвободил из кучи барахла книжку. Даже не книжку, а истрепанную, в темном кожаном переплете тетрадь. Павел полистал и сунул Кире под нос раскрытую находку.
– Читай!
Старинные буквы были выведены от руки чернилами. Почерк красивый, тонкий и четкий. Кира сперва не могла разобрать написанное, так как в комнате не хватало света. Потом постепенно глаза привыкли. Текст проступил яснее.
– Читай-читай! – повторил Павел, и Кира стала читать вслух, осторожно перелистывая маленькие страницы:
«Камням, прилетевшим на Землю с Небес, образованные люди, конечно, уже не поклонялись, но лишь спустя почти столетие сложились современные представления о такого рода природных явлениях.
Все объяснимо, если принять на веру идею Божьего Промысла, руководящего человеческими судьбами. Тогда всякое явление небесное народом трактовалось как знаменение, а впоследствии – как эпохальная мета, ниспосланная ради запечатления исторического события. Знамениями считались и кометы, особливо та, что висела над Москвой в 1812 году.
Таким знамением накануне сражения Бородинского, 5 сентября 1812 года, у деревни Горки стал огромный столб красного дыма, сменившийся молнией небесной, чье сверкание сопровождали земледрожание и свист силы невероятной. Со слов очевидцев, осветилась тогда почва так, что на земле и иголку нашли бы, коли искали!
И тогда один из солдат артиллерийской роты майора Христиана Иванова Дитерлиха заметил, что с неба камень прилетел. Подобрал он небесное тело и майору Дитерлиху передал. А от сына последнего – Ивана Христианова Дитерлиха, умершего четверть века назад, камень попал к новому владетелю».
– Дитерлиху? – искреннее удивилась Кира, а глаза Павла блеснули. – Мой дедушка – Кирилл Христианович Дитерлих!
– Я знаю! Зачем иначе я стал бы тебя сюда приводить, а? Ты не просто внучка-Кроль, ты еще и внучка-Дитерлих!
Кира невольно улыбнулась: внучка-Дитерлих, надо же! Внезапно она совершенно перестала смущаться присутствием Павла, легко подняла на него глаза и заговорила на равных:
– Я, может быть, и внучка-Дитерлих, но я ничего не поняла! Знамение, дрожание… О чем это? И кто это написал?
– Это очень большая тайна, Кира, – Павел впервые обратился к ней по имени, – и нам с тобой нужно поклясться, что кроме нас двоих ее не узнает никто! Ты готова?
Он смотрел на нее в точности как отец, когда тот добивался от дочки взрослого, осмысленного поведения. Так внимательно, как будто от ее решения зависела чья-то жизнь. Но при этом выжидающе, не подгоняя, позволяя ей обдумать ответ без паники. Именно этот взгляд решил все.
– Да, Павел, я готова.
Кира
Павел облегченно выдохнул. С внучкой-Дитерлих удалось поладить без особых проблем. Он был убежден, что девчонки для того только и существуют, чтобы создавать парням проблемы. Эту мудрость Павел неоднократно слышал от деда. Он знал, что женский пол «западает» на его внешность, хотя сам не кичился ею, потому что бабка Серафима постоянно ворчала: «Смазливость – несчастье для мужика!».
Павел не выносил слова «смазливый», на его слух оно звучало как «измазанный». Но он ловил на себе заинтересованные взгляды девочек в школе уже года два, и при первой же встрече у Колочи без труда определил, что нравится Кире. Она ничем, даже отдаленно, не напоминала тот женский образ, который он нарисовал в воображении и мечтал встретить во взрослом будущем. Но Кира выгодно отличалась от многих девочек отсутствием кривлянья, с ней можно было говорить и, похоже, дружить. А самое главное – ей, кажется, можно было доверять. Однажды краем уха он слышал, как девчонки, Кирины одноклассницы, говорили, что она никогда не врет. Павел надеялся, что мелкие сплетницы были правы. Потому что никто, кроме внучки-Дитерлих, не мог ему помочь докопаться до истины.