И могу лишь добавить к этому мои собственные настояния. Твоя тревога пользы ей не приносит и может причинить ей вред.
Она пристально посмотрела на меня, противопоставляя моим словам озабоченность на моем лице.
- Значит, ей худо, - сказала она резко. - Скажите мне правду, доктор.
- Да, - откровенно ответил я, - ей хуже, чем я ожидал. Я беспокоюсь за нее.
К моему ужасу, она снова спрятала лицо в ладонях, и я увидел, как содрогаются ее плечи, услышал ее горькие рыдания.
- Ну-ну, - сказал я, - все не так плохо. Небольшое ухудшение, и только. Она жива, и по-прежнему мы с Лоуэром, а теперь еще и доктор Локк прилагаем все усилия, чтобы ей полегчало. Ты не должна впадать в отчаяние. Это ведь упрек тем, кто так старается ради нее.
В конце концов она уступила таким моим уговорам, подняла на меня глаза, покрасневшие от слез, и утерла нос обратной стороной ладони.
- Я пришел тебя успокоить, - сказал я, - а не расстраивать еще больше. Ты должна думать о себе, о суде: этого вполне достаточно, чтобы занять твои мысли. Предоставь свою мать нам. И в нынешних обстоятельствах ты же все равно ничего для нее сделать не можешь.
- А после?
- После чего?
- После того, как меня повесят?
- Ну-ну, это называется забегать вперед! - вскричал я с беззаботностью, которой не чувствовал. - На шею тебе петлю еще не накинули!
Я не стал говорить ей, что виселица еще не самое страшное, чего ей следует бояться.
- Все уже решено, - сказала она тихо, - так мне сказал судья, когда призвал меня покаяться. Присяжные не могут не признать меня виновной, а судья не может не повесить меня. Кто поверит такой, как я, если у меня нет способа доказать мою невиновность? И что тогда станет с моей матерью? Как она будет жить? Кто будет за ней ухаживать? У нас нет родных, нет никаких средств к существованию.
- Когда здоровье вернется к ней, - сказал я упрямо, - она, конечно, подыщет что-нибудь.
- Жена фанатика и мать убийцы? Кто даст ей работу? И вы не хуже меня знаете, что работать она не сможет еще много недель.
Сказать, что это лжезабота, ибо неизвестно, проживет ли она еще хоть неделю, я не мог. И да простит меня Бог, другого утешения я найти не сумел.
- Мистер Кола, мне надо задать вам вопрос. Сударь, сколько платит доктор Лоуэр?
Я не сразу понял, о чем она говорит.
- Ты о...
- Я слышала, он покупает трупы, - сказала она, став теперь пугающе спокойной. - Так сколько он платит? Я ведь готова отдать ему мой, если он обещает позаботиться о моей матери. Прошу вас, не смущайтесь так. Ведь ничего другого, чтобы продать, у меня не осталось, а мне он не понадобится, - закончила она просто.
- Я... я... я не знаю. Это зависит от состояния... э... ну...
- Вы не спросите его для меня? Ведь считают, что я продавала мое тело, пока жила, так что такого, если я продам его, когда буду мертва.
Думаю, даже Лоуэра такой разговор поставил бы в тупик. Мне же он был не по силам. Не мог же я сказать, что оставшееся после костра даже Лоуэру не потребуется. Я пробормотал, что поговорю с ним, и отчаянно попытался сменить тему.
- Тебе не следует оставлять надежду, - сказал я. - Ты обдумываешь, что будешь говорить?
- Что пользы? - спросила она. - Я ведь даже толком не знаю, в чем меня обвиняют; мне неизвестно, кто будет свидетельствовать против меня. За меня некому вступиться. Разве что кто-нибудь вроде вас, доктор поручится за меня.
Мига колебания оказалось для нее достаточно.
- Вот так, - сказала она кротко. - Видите? Кто мне поможет?
Она всматривалась в меня, ожидая ответа. А я отвечать не хотел. Да и пришел я сюда вопреки своему желанию! Но почему-то воспротивиться ей я не сумел.