Так идем? - Он сунул в карман второй ломоть и распахнул дверь. - Я уверен, вам бы не хотелось это упустить.
К моему немалому изумлению, Шталь, казалось, прямо-таки нам обрадовался, когда четверть часа спустя мы вскарабкались по лестнице и вошли в его загроможденную и скверно пахнущую каморку за улицей Терл. Возможность блеснуть своим хитроумием и талантами перед ценителями оказалась слишком соблазнительной, хотя он и очень старался напустить на себя ворчливость. Все было готово, свечи, чаши, склянки с разными жидкостями, шесть кучек порошка - того, который он извлек из роковой бутылки, и химикалии, присланные ему Лоуэром.
- Ну-с, надеюсь, вы будете вести себя пристойно и не станете вынуждать меня тратить время на вашу болтовню. - Он свирепо оглядел нас, и Лоуэр заверил его, что мы будем наблюдать, строго храня молчание. Заверение, которому ни он, ни Шталь не поверили ни на миг.
Покончив с прелиминариями, Шталь взялся за работу. Наблюдать его умелые приемы и четкие движения было истинным удовольствием, и, пока он объяснял, мою неприязнь угасило восхищение перед изобретательностью и упорядоченностью его метода.
- Задача, - сказал он, указывая на кучки порошка, - очень проста. Как нам определить, что такое осадок, извлеченный из бутылки? Мы можем посмотреть на него, но это ничего не докажет, ибо многие вещества имеют белый цвет и могут быть превращены в порошок. Мы можем его взвесить, но из-за большого количества примесей это мало что докажет. Мы можем его попробовать на язык и сравнить его вкус со вкусом других субстанций, но этот способ, не говоря уж о его опасности, ничем не поможет, если только вкус этот не окажется особым и легкоузнаваемым. А зрительное исследование позволяет нам сказать только, что осадок представляет собой беловатый порошок.
Посему, - продолжал он, все более разгорячаясь, - мы должны исследовать порошок несколько по-иному. Если, например, мы добавим его в раствор некоторого количества соли аммония, смесь может повести себя по-разному: изменить цвет, нагреться или вспениться. Порошок может раствориться, всплыть или, сохраняя твердость, осесть на дно. Если мы повторим опыт с другой субстанцией и она поведет себя точно так же, сможем ли мы тогда сказать, что это одно и то же вещество?
Я уже собрался ответить утвердительно, но тут он погрозил нам пальцем.
- Нет, - сказал он, - разумеется, нет. Вот если они повели себя по-разному, тогда бы мы были вправе заключить, что это разные субстанции. Если же они поведут себя одинаково, мы можем сказать только, что перед нами две субстанции, которые в смеси с солью аммония взаимодействуют с ней одинаково.
Он помолчал, давая нам переварить услышанное, а затем продолжал.
- Теперь, - сказал он, - вы гадаете, как можем мы все-таки установить, что это за вещество? Ответ прост. Этого мы не можем. Как я уже сказал вам на прошлой неделе, что бы вы там ни думали, полной уверенности не бывает. Мы можем только говорить, что накапливающиеся свидетельства указывают на большую вероятность, что это такая-то или такая-то субстанция.
Я был еще мало знаком с английскими судами, но знал, что, если бы в венецианском суде кто-нибудь вроде Шталя выступил с подобной речью, стороне, за которую он выступал бы, следовало бы оставить всякую надежду.
- Ну и что же нам делать? - вопросил он риторически, помахивая пальцем в воздухе. - Мы повторяем этот опыт снова и снова, и если после каждого две субстанции будут вести себя неотличимо друг от друга, вот тогда вероятность того, что они не одно и то же, уменьшится до той точки, когда утверждение, что они могут быть различны, будет противоречить разуму и логике. Вы понимаете?
Я кивнул, Лоуэр не стал утруждаться.
- Отлично, - сказал Шталь.