А она дома разведет огонь в очаге, проверит, удобно ли лежать матери, и присоединится ко мне.
Указанный ею кабак совсем не походил на просторную, изящно убранную кофейню, которую содержали Тильярды, или хотя бы на постоялый двор, какие теперь строились на трактах. Для путешествующих в каретах; нет, в этом приюте черни единственным достоинством был топящийся очаг. Хозяйничала там старуха, продававшая сваренный ею эль местным жителям, которые заходили погреться. Я был там один, и зальцу эту, совершенно очевидно, благородные люди своим присутствием никогда не украшали. Когда я открыл дверь и вошел, на меня поглядели с любопытством, в котором не было ничего дружеского. Тем не менее я сел у очага и подождал.
Сара пришла несколько минут спустя и поздоровалась со старой каргой, как с доброй знакомой, - в отличие от меня встретили ее приветливо.
- Она следовала за войсками, - сказала Сара.
Видимо, это считалось достаточным объяснением, и я не стал расспрашивать.
- Как ты? - осведомился я, ибо мне важно было узнать о воздействии переливания не только на получающего кровь, но и на дающего ее.
- Я все время устаю, - сказала она. - Но это более чем искупается тем, что моей матери стало лучше.
- Она беспокоится о тебе, - ответил я. - Это ей вредно. При ней ты должна быть веселой и бодрой.
- Я стараюсь, - сказала она. - Хотя иногда это нелегко. Ваша и доктора Лоуэра щедрость явилась величайшим благом.
- У тебя есть работа?
- Кое-какая. Почти каждый день я снова прислуживаю в доме Вудов, а вечерами мне иногда дает работу перчаточник. Я хорошо шью, да только сшивать кожу очень нелегко.
- Почему ты так расстроилась из-за доктора Грова?
И тут же я заметил, как насторожилось ее лицо, и испугался, что опять стану жертвой одной из ее вспышек. А потому предупреждающе поднял руку.
- Будь добра, не считай мои намерения дурными. У меня есть основание для этого вопроса. Должен сказать тебе, что его смерть вызвала некоторую озабоченность, и говорят, что тебя видели в колледже в тот вечер.
Она все еще смотрела на меня каменным взглядом, а потому я продолжал, немного недоумевая, почему я так утруждаюсь:
- Вполне может быть, что тебе задаст эти вопросы кто-нибудь другой.
- Но почему озабоченность? О чем вы?
- О том, что возникло большое сомнение, не был ли он отравлен.
При моих словах она побледнела, опустила глаза, на мгновение задумавшись, а потом недоуменно уставилась на меня.
- А это так?
- Насколько я понял, он недавно отказал тебе в месте?
- Да, и без всякой разумной причины.
- И ты была на него зла?
- Да, и очень. Само собой. А кто бы не озлился? Я работала на него усердно и хорошо, и меня не в чем было упрекнуть.
- И ты пришла к нему в кофейню? Зачем?
- Я думала, что у него достанет сердца помочь моей матери. Я хотела занять у него денег. - Она гневно посмотрела на меня, словно отвергая и жалость, и порицание.
- И он тебе отказал?
- Вы ведь сами видели.
- Ты приходила к нему в комнату в ночь его смерти?
- А кто-нибудь говорит, что приходила?
- Да.
- А кто?
- Не знаю. Будь добра, ответь на вопрос. Он очень важен. Где ты была в тот вечер?
- Это вас не касается.
Я понял, что мы зашли в тупик. Если я буду настаивать, она уйдет, однако она ничуть не утолила мое любопытство. И какие у нее могли быть причины для скрытности? Никаких, настолько важных, что ради них стоило бы разжигать подозрения, и уж к этому-то времени она должна была понимать, что я стараюсь ей помочь. И я попытался в последний раз, но она снова уклонилась от ответа.
- Была ли какая-нибудь толика правды в этих сплетнях?
- Ни про какие сплетни я не знаю. Скажите мне, доктор, кто-нибудь утверждает, что доктор Гров был убит?
Я покачал головой:
- Не думаю.