Если б тебя самого приказал хоть на золото взвесить
Царь Приам Дарданид, – и тогда, положивши на ложе,
Мать не смогла бы оплакать тебя, рожденного ею.
Хищные птицы тебя и собаки всего растерзают!"
Дух испуская, ответил ему шлемоблещущий Гектор:
"Видя в лицо, хорошо я тебя познаю, и напрасно
Думал тебя убедить, ибо дух в твоем сердце железный!
Но берегись, чтобы гнева богов на тебя не навлек я
В день тот, в который Парис и Феб-Аполлон дальнострельный,
Как бы ты доблестен ни был, убьют тебя в Скейских воротах!"
Так он сказал, и покрыло его исполнение смерти.
Члены покинув его, душа отлетела к Аиду.
Плачась на участь свою, покидая и крепость, и юность.
Но и умершему все же сказал Ахиллес богоравный:
"Э, умирай! А уж я-то приму свою гибель, когда бы
Зевс мне ее ни послал и другие бессмертные боги!"
Так он сказал и, из трупа копье медножальное вырвав,
Прочь отложил, а доспехи, залитые черною кровью,
С плеч убитого снял. Сбежались другие ахейцы
И с изумленьем смотрели на рост и на образ прекрасный
Гектора. Каждый спешил удар нанести его телу.
Так не один говорил, поглядев на стоявшего рядом:
"На осязание Гектор, ну, право же, сделался мягче,
Нежели был, как бросал на суда пожирающий пламень!"
Так не один говорил, подходил и пронзал его пикой.
С трупа оружие снял между тем Ахиллес быстроногий,
Стал средь ахейцев и к ним обратился с крылатою речью:
"О дорогие друзья, вожди и советники войска!
Так как бессмертные дали повергнуть мне этого мужа,
Больше принесшего зла, чем все остальные совместно,
То попытаемся, город обложим с оружьем, узнаем,
Что теперь делать троянцы намерены, что замышляют:
Раз уже Гектор погиб, то покинут ли город высокий,
Или, хоть Гектора нет уж, желают еще оставаться?
Но для чего мое сердце волнуют подобные думы?
Мертвым лежит у судов, неоплаканный, непогребенный,
Милый Патрокл. Не забуду о нем, пока меж живыми
Я нахожусь и способен коленями двигать своими.
Если же мертвые в царстве Аида не помнят о мертвых,
Все же и там сохраню я о милом товарище память!
Нынче ж запевши пэан, ахейские юноши, все мы
К полым воротимся нашим судам, захвативши и тело!
Славы большой мы достигли: повержен божественный Гектор,
Он, на которого Трои сыны, как на бога, молились!"
Тут на Гектора он недостойное дело задумал:
Сзади ему на обеих ногах проколол сухожилья
Между лодыжкой и пяткой, продернул ремни, к колеснице
Тело его привязал, голове ж предоставил влачиться.
Поднял доспех знаменитый и, с ним в колесницу вошедши,
Коней ударил бичом. Не лениво они полетели.
Тучею пыль над влачимым взвилась, растрепались
Черные волосы, вся голова, столь прекрасная прежде,
Билась в пыли. В то время врагам громовержец Кронион
Дал над трупом его надругаться в его же отчизне.
Так его вся голова загрязнялася пылью. Терзала
Волосы мать. С головы покрывало блестящее сбросив,
Прочь отшвырнула его и завыла, на сына взирая.
Жалостно милый родитель рыдал. И по городу всюду
Вой разливался протяжный, и всюду звучали рыданья.
Больше всего это было похоже, как если бы сразу
Сверху донизу вся многохолмная Троя горела.
Еле могли удержать старика окружавшие люди.
Он в исступленье рвался за ворота Дарданские выйти
И горячо умолял окружавших, по грязи катаясь,
Всех умолял, называя по имени каждого мужа:
"Други, пустите меня! Одного, не заботясь, пустите
Выйти из города, дайте пойти к кораблям мне ахейским!
Буду я этого мужа молить, нечестивца, злодея,
Может быть, годы почтит он, почувствует к старости жалость!
Точно такой ведь, как я, ожидает отец его дома,
Старец Пелей, – и родивший его, и вскормивший на горе
Трое; но больше всего самому мне он горя доставил.
Сколько цветущих моих сыновей он в боях уничтожил!
Но никого, хоть печалюсь о всех, так не жаль, как его мне, –
Скорбь о котором меня унесет в обитель Аида, –
Гектора! Если б хотя на руках у меня он скончался!
Плачем тогда и слезами свое б мы насытили сердце, –
Мать горемычная, сына родившая на свет, и сам я!"
Плача, так говорил. Горожане же вторили плачу.
Горестный плач зачала между женщин троянских Гекуба:
"Сын мой, к чему мне, несчастной, в страданиях жить нестерпимых,
Раз я тебя потеряла? По городу денно и нощно
Славой моею ты был; защитником был ты могучим
Всех в Илионе троян и троянок; тебя, словно бога,
Чтили они, ибо был ты для всех их великою славой
В дни своей жизни. Но смерть и судьба тебя нынче настигли!"
Плача, так говорила. Жена ж ничего не слыхала
В доме о Гекторе: вестник еще ей какой-нибудь верный
Не сообщил, что супруг за воротами в поле остался.
Ткань она ткала двойную, багряную в комнате дальней
Дома высокого, пестрых цветов рассыпая узоры.
А пышнокосым служанкам своим приказала поставить
Медный треножник большой на огонь, чтобы теплая ванна
Гектору в доме была, когда он вернется из битвы.
Не было в мыслях у глупой, что Гектор, вдали от купаний,
Чрез ахиллесовы руки смирён совоокой Афиной.
Вой услыхала она и рыдания около башни.
Затрепетала всем телом, челнок уронила на землю.
После того к пышнокосым служанкам она обратилась:
"Двое идите со мной! Посмотрю-ка, что там приключилось.
Голос почтенной свекрови я слышу. В груди моей сердце
Прыгает к самому рту, и колени мои цепенеют:
К детям Приама несчастье какое-то близко подходит.
Будь, что скажу я, далеко от уха, но страшно боюсь я,
Как бы Пелеев божественный сын одного не отрезал
Быстрого Гектора мне от ворот и, погнав по равнине,
Не укротил роковой бы отваги, какою он дышит.
Ведь никогда он не хочет в толпе средь других оставаться,
Рвется далеко вперед, никому не уступит в отваге!"
Так сказав, из дворца устремилась, подобно менаде,
С бьющимся сердцем. И с нею же вместе бежали служанки.
Только что к башне пришла и к стоявшим толпою мужчинам, –
На стену быстро взошла и, взглянув, увидала: по полю
Гектора прочь волокли от стены быстролетные кони;
К полым ахейским судам безжалостно труп они мчали.
Черная, мрачная ночь покрыла глаза Андромахи.
Выдохнув душу, без слова она повалилася навзничь.
Прочь сорвав с головы, далеко от себя отшвырнула
Ленту блестящую, обруч и сетку с плетеной повязкой
И покрывало, которое ей золотой Афродитой
Было подарено в день, как ее шлемоблещущий Гектор
От Гетиона увел, заплатив неисчислимый выкуп.
Тесной толпою золовки, невестки ее окружили
И в середине держали ее, устрашенную насмерть.
Только очнулась она, и дух в ее сердце вернулся,
Тяжко навзрыд зарыдала и так средь троянок сказала:
"Гектор, несчастная я! С одинаковой долею оба
На свет с тобой родились мы, – ты в Трое, в чертоге Приама,
Я же под Плаком лесистым, в дому гетионовом в Фивах.
Малым ребенком меня у себя воспитал он, – несчастный,
Страшно несчастную! Лучше б мне было совсем не рождаться!
Нынче спускаешься ты в обиталище бога Аида,
В глуби земли, и меня оставляешь вдовою в чертогах,
Мрачным сраженную горем. И мал еще сын наш младенец,
Нами, несчастными, на свет рожденный. Ни ты ему, Гектор,
Мертвый, защитником в жизни не будешь, ни он тебе также.
Если и выйдет он цел из войны многослезной ахейцев,
Все же одни лишь труды и печали его ожидают.
Люди чужие все межи на пашнях его передвинут.
Дни сиротства лишают ребенка товарищей в играх.
Смотрят глаза его книзу, и залиты щеки слезами.
Если приходит в нужде он к отцовским товарищам в дом их, –
Тронет за плащ одного, у другого коснется хитона.
Кто-нибудь сжалится, кубок ему не надолго протянет;
Смочит лишь губы вино, а уж нёба смочить не успеет!
Сверстник его, у которого мать и отец его живы,
С пира прогонит его, ругнув и рукою ударив:
"Прочь убирайся! Отец твой в пиру здесь у нас не участник!"
К матери, сирой вдове, заплакав, вернется ребенок,
Астианакт, до того на коленях родителя евший
Мозг лишь один от костей и жирное сало баранье.
Если же сон его брал, и детские игры кончал он, –
Он на кровати тогда засыпал в объятьях у няни,
В мягкой постели, приятной едою насытивши сердце.
Сколько ж теперь он претерпит, отца дорогого лишившись, –
Астианакт, как ребенку троянцы прозвание дали.
Ибо один ты у них защищал и ворота, и стены.
Нынче близ гнутых судов, вдалеке от родителей, будешь
Псов насыщать ты, и черви, киша, поедать тебя станут
Голого. Сколько одежд, между тем, и приятных, и тонких,
В доме лежит у тебя, приготовленных женской рукою!
Все те одежды сожгу я теперь, их в огонь побросаю.
Нет тебе пользы от них: лежать тебе в них не придется!
Их в прославленье тебе я сожгу средь троян и троянок!"
Так говорила, рыдая. Ей вторили воплями жены.