Нестор, хоть пил в это время, но тоже те крики услышал.
Асклепиаду тотчас же слова он крылатые молвил:
"Как, Махаон, повернутся дела эти дальше, подумай!
Крики бойцов молодых пред судами становятся громче.
Ты оставайся, сиди и вином утешайся искристым.
Теплую ванну тебе пышнокосая здесь Гекамеда
Скоро согреет и с тела отмоет кровавые сгустки.
Я же на холм поднимусь и быстро все разузнаю".
Так произнесши, искусно сработанный, медью блестящий
Щит сыновний он взял, Фрасимеда, смирителя коней,
В ставке лежавший. В бою ж Фрасимед находился с отцовским.
Крепкое взял и копье, повершенное острою медью,
Вышел из ставки – и вдруг недостойное дело увидел:
В полном смятеньи ахейцы бегут, а троянцы за ними
Гордые гонятся вслед. Опрокинуты стены ахейцев!
Как огромное море колышется слабою зыбью,
Яростный путь над собою предчувствуя воющих ветров;
Волн покамест еще ни туда, ни сюда не бросает,
Ждет, когда разразится от Зевса решающий ветер, –
Так же старик колебался и духом своим разрывался
Надвое: к войску ль ему поспешить быстроконных данайцев
Иль к Агамемнону, сыну Атрея, пастырю войска.
Вот что, в уме поразмыслив, за самое лучшее счел он:
К сыну Атрея пойти. Меж тем убивали друг друга
Воины в битве кровавой, и громко звенела вкруг тел их
Медь под ударами острых мечей и пик двуконечных.
Встретились Нестору трое идущих от берега моря
Вскормленных Зевсом царей, получивших в сражении раны, –
Сын Тидея, а с ним Одиссей и Атрид Агамемнон.
Очень далеко от битвы по берегу моря седого
Их находились суда. Извлекли их ахейцы на сушу
К берегу ближе, а стену воздвигли у более дальних.
Берег залива, как ни был широк, не мог совершенно
Всех вместить кораблей. И сильно теснились народы.
Так что как бы зубцами суда поднимались от моря,
Берег залива всего заполняя от мыса до мыса.
Трое вождей, желая взглянуть на войну и сраженье,
Вместе шли, опираясь на копья. Печалился сильно
Дух в их груди. Повстречался им старец, наездник геренский
Нестор, и дух в груди смутил у ахейцев испугом.
Громко к нему обратился владыка мужей Агамемнон:
"Нестор, рожденный Нелеем, великая слава ахейцев!
Что ты приходишь сюда, покинувши бой смертоносный?
Очень боюсь я, чтоб Гектор могучий угроз не исполнил, –
Тех, что высказал раз на народном собраньи троянцев,
Что к Илиону назад от судов он вернется не прежде,
Чем корабли нам сожжет и нас перебьет перед ними.
Так он тогда говорил, и все исполняется нынче!
Горе мне, горе! Ужели и все остальные ахейцы
Злобу питают такую ж ко мне, как Пелид быстроногий,
И не желают сражаться при наших кормах корабельных!"
Нестор, наездник геренский, на это Атриду ответил:
"Да, совершается все, как сказал он, и даже Кронион,
В небе гремящий, не смог бы уже ничего изменить здесь!
Пала ахейцев стена, которая, мы ожидали,
Несокрушимым оплотом и нам, и судам нашим будет.
Те же упорно, не зная усталости, перед судами
Нашими бьются. Нельзя распознать уж, внимательно глядя,
Как и откуда ахейцев испуганных гонят троянцы, –
Так все смешалось в убийстве. И крики доходят до неба.
Следует нам обсудить, как дальше все дело устроить,
Если помочь еще можно умом. Но мешаться в сраженье
Я б не советовал вам: для раненых бой невозможен".
Снова ответил ему повелитель мужей Агамемнон:
"Раз уж, Нестор, сраженье идет при кормах корабельных,
Раз оказались без пользы стена, как и ров, на который
Столько трудов положили данайцы, который, – все ждали, –
Несокрушимым оплотом окажется им и судам их,
То очевидно, – Зевесу сверхмощному стало угодно,
Чтоб от отчизны вдали здесь бесславно погибли ахейцы.
Знал я – некогда Зевс защищал аргивян благосклонно,
Знаю теперь, что троянцев подобно блаженным бессмертным
Он прославляет, ахейцам же силу и руки ослабил.
Что же! Давайте-ка дружно исполним все то, что скажу я!
Все корабли, что стоят ближайшими к берегу моря,
Стащим с места сейчас же и спустим на волны морские,
На якорях высоко укрепим их, безлюдною ж ночью,
Если тогда до утра нападенье троянцы отложат,
Стащимте на море так же и все корабли остальные.
Нет никакого стыда убежать от беды даже ночью,
Много лучше хоть бегством спастись от беды, чем погибнуть".
Мрачно взглянув на него, отвечал Одиссей многоумный:
"Что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели!
Лучше б, несчастный, начальствовал ты над каким-нибудь войском
Робких, ничтожных людей, – не над нами, которым уж с детства
Жизнь проводить предназначил Кронион до старости самой
В войнах тяжелых, пока без остатка мы все не погибнем.
Значит, осаду снимаешь ты с широкоуличной Трои,
Из-за которой так много мы всяческих бед претерпели!
Лучше молчи, чтоб другой кто-нибудь из ахейцев не слышал
Речи, которой в устах у себя ни один не позволит
Слово умеющий молвить, согласное с здравым рассудком,
Скипетр носящий, кому повинуется столько народов,
Сколько среди аргивян под твоею находится властью!
Слово твое возмутило меня. Ну, что говоришь ты!
Ты предлагаешь теперь же, во время войны и сраженья,
В море спустить корабли, чтоб еще совершилось полнее
Все по желанию тех, кто и так торжествует над нами!
Гибель над нами нависнет вернейшая. Кто из ахейцев
Выдержит бой, если в море спускать корабли вы начнете?
Будут все время они озираться и битву покинут.
Вред лишь советы твои принесут, повелитель народов!"
Тотчас ответил ему владыка мужей Агамемнон:
"О Одиссей! Поразил ты глубоко упреком жестоким
Дух мой! Но я ведь совсем и не думал давать приказанья,
Чтобы ахейцы суда против воли спускали на море.
Пусть другой кто-нибудь нам предложит решенье получше;
Будь он хоть молод, хоть стар, – одинаково он мне желанен".
Громкоголосый тогда Диомед в их беседу вмешался:
"Здесь этот муж! Недалеко искать, если только хотите
Выслушать слово мое безо всякой вражды и обиды
Из-за того, что меж вами рождением всех я моложе.
Я хвалюсь, что рожден я тоже отцом благородным,
Славным Тидеем, покрытым землею могильною в Фивах.
Три безупречные сына родились на свет у Порфея,
Жили в Плевроне они и в скалистокрутом Калидоне, –
Агрий с Меланом и третий Иней конеборец; меж братьев
Доблестью он выдавался; отцу моему был отцом он.
Там он и жил. Но отец мой осел после долгих скитаний
В Аргосе: так пожелалось Зевесу и прочим бессмертным.
В жены Адрастову дочь себе взял он, немало припасов
В доме имел у себя, довольно имел и обширных
Нив хлебородных, и много в округе садов плодоносных,
Всякого много скота. В копьеборстве же всех превышал он.
Впрочем, вы сами слыхали и скажете, правда ли это.
Знаете все вы, что я не худого, не робкого рода,
Слова хорошего, если скажу, не отриньте с презреньем.
Необходимость зовет нас, – так в бой же, не глядя на раны!
Сами участвовать в битве кровавой не будем, а станем
Одаль от стрел, чтобы раны из нас кто не принял на рану.
Будем на бой лишь других побуждать, – всех тех, что доселе,
Слушаясь робкого сердца, стоят вдалеке и не бьются".
Так говорил он. Прослушав внимательно, те согласились.
Двинулись в путь. Во главе их – владыка мужей Агамемнон.
Слеп, однако же, не был и славный Земли колебатель.
Следом за ними пошел, уподобившись древнему мужу.
За руку правую взял Агамемнона, сына Атрея,
И со словами к нему окрыленными так обратился:
"Царь Агамемнон! Теперь восхищается духом свирепым
Славный Пелид, наблюдая убийство и бегство ахейцев!
Сердца нет в груди ахиллесовой, нет никакого!
Пусть бы он так и погиб, пусть бог его ослепил бы!
Зла ж на тебя никакого не держат блаженные боги.
Скоро теперь уж вожди и советники войска троянцев
Пыль по широкой равнине поднимут, и сам ты увидишь,
Как побегут они в город от наших судов и от стана!"
Молвил и с криком могучим стремительно полем понесся.
Так же, как девять иль десять бы тысяч воскликнуло разом
Сильных мужей на войне, зачиная аресову распрю,
Голос такой испустил из груди земледержец могучий,
Каждому в сердце ахейцу вдохнувши великую силу
Против троянцев упорно, не зная усталости, биться.
Златопрестольная Гера с Олимпа глазами своими
Вдаль поглядела с высокой вершины, мгновенно узнала
Брата и деверя, с бурной спешившего силою в битву,
Людям дающую славу. И радость ей в сердце проникла.
Зевса потом увидала. Сидел он на самой вершине
Иды, богатой ключами, – и злоба ее охватила.
Стала тогда размышлять волоокая Гера богиня,
Как бы ей ум обмануть эгидодержавного Зевса.
Вот наилучшим какое решение ей показалось:
К Зевсу на Иду прийти, нарядившись как можно красивей, –
Может быть, он загорится желаньем на ложе любовном
Телом ее насладиться, она же глубокий и сладкий
Сон на ресницы прольет и на ум проницательный Зевса.
Тотчас пошла она в спальню, которую выстроил милый
Сын ей Гефест, к косякам прикрепивши надежные двери
С тайным запором: его лишь она из богов отпирала.
Гера вошла и, закрыв за собою блестящие двери,
С тела, будящего страсть, сначала амвросией смыла
Всю приставшую грязь и потом амвросическим кожу
Маслом блестящим натерла, приятного запаха полным;
Стоило хоть бы немного встряхнуть его в зевсовом доме,
И аромат от него достигал до земли и до неба.
Кожу прекрасную им умастивши, себе расчесала
Волосы и заплела их руками в блестящие косы,
И с головы их бессмертной своей красиво спустила.
Платьем оделась нетленным, какое Паллада-Афина
Выткала ей, изукрасив различным прекрасным узором,