Я заткнул свой чуть было не открывшийся рот и послушно доиграл роль двоечника у доски: опустил голову и стал внимательно разглядывать пятнышко на блестящем паркете пола. Даже ножкой так немного поводил, от смущения. Больше меня никто не ругал. Меня просто выставили за дверь. Ну, настоящая машина времени – точно такую же процедуру я прошел в пятом классе, когда меня впервые вызвали к директору – кажется, за разбитое стекло в окне учительской.
Выйдя из кабинета, я оказался в просторной, пустой приемной. Секретарша смотрела на меня с нескрываемым ужасом. В ее взгляде проскальзывало и сочувствие, но какое-то отстраненное.
– Все, завтра на рассвете приведут в исполнение, – пояснил я ситуацию. Затем взял с ее стола стакан и приставил краем к двери; сам же прижался ухом к его донышку. С той стороны до меня стали долетать обрывки переговоров.
– Не стоило так паренька мучить. Молодой, горячий, ну, взорвал чего-то, так ведь от чистого сердца.
– Ему ж едва тридцать, совсем мальчишка!
– А что я представителям прессы скажу?
– А для чего у вас пресс-секретарь, батенька? – Это, кажется, Макар Иванович не дает меня в обиду.
– Нельзя такое без наказания оставлять. Молодые должны понимать дисциплину.
– Накажем, непременно накажем. Зря я, что ли, с Луны добирался, обед пропустил?
– Ну, это дело поправимое. Сейчас быстренько закончим и пообедаем. Да и пропустим кстати, раз уж собрались вместе.
– Считаю достаточным просто попугать. Вон, какого страху паренек натерпелся сегодня, перед нами стоячи. – Ишь ты, психолог чертов, насквозь меня видишь. Все равно, спасибо тебе на добром слове.
Внезапно дверь завибрировала. Я едва успел оторвать ухо от стакана, как он буквально взорвался у меня в руках. Сработало защитное устройство против прослушивания. Я укоризненно посмотрел на секретаршу. Она сделала невинное лицо и ответила:
– А я думала, вы знаете.
Затем взяла аптечку и стала приводить в порядок мою исцарапанную осколками физиономию. Через десять минут меня позвали назад и опять поставили на лобное место возле кафедры-плахи. Они настолько достали меня, что я не удивился бы, появись сейчас из-за экрана здоровяк в маске и тяжелым мясницким топором в руках.
Наконец мне объявили приговор. Решение дисциплинарной комиссии было окончательным и обжалованию не подлежало. Мне вкатили «устный выговор со строгим предупреждением», после чего члены комиссии поднялись с мест и с чувством выполненного долга направились к двери. Стараясь остаться незаметным, я попытался слинять вместе с толпой. В последний миг, уже в дверях, меня остановил строгий голос Макара Ивановича:
– А вас, Карачаев, я попрошу остаться!
ГЛАВА 2
Руукс забежал домой. Он никогда не ходил, только бегал. И совершенно не понимал взрослых, которые передвигались медленно, степенно, опираясь на хвост. Свой хвост Руукс использовал для более серьезных и необходимых целей. Сейчас, например, он нес на нем школьную сумку. Правда, перед тем как зайти домой, он перевесил ее на руку – мать очень сердилась, когда видела, что он пользуется хвостом не для хождения.
Он зашел в дом и снял надоевшие за день туфли на толстой подошве. Их всегда приходилось надевать, когда он ходил в воскресную школу, без них он бы быстро натер чувствительные подошвы лап на сухом твердом полу человеческого здания. Мальчик спустился с порога в гостиную и с наслаждением прислушался, как журчит напольная вода, омывая разгоряченные на улице ступни. Он направился на кухню, стараясь идти так, чтобы щиколотки оставались в воде. Для этого приходилось волочить ноги по полу. Такой способ передвижения оказался слишком медленным и, чтобы удержать равновесие, пришлось опереться на хвост. Кончик хвоста тут же намок, охладился, и волна облегчения прокатилась вверх вдоль всего тела мальчика. Как хорошо дома, подумал он.