После этого никому не удавалось с ним связаться. Впрочем, он всегда был вспыльчивым. Однажды вечером он после скандала с Локе умчался прочь… и больше от него не было ни слуху ни духу.
Локе – это был неприятный, самодовольный тип с одной из перевернутых мною карт. А ведь Фреда упоминала его и раньше и довольно-таки уничижительным образом. Они явно были не в ладах.
– Я надеялась, – добавила Фреда, – что Мэттьюс просто впал в хандру и что со временем он успокоится, простит Локе и вернется, прежде чем…
– Она печально улыбнулась и сморгнула слезы. – Но сейчас это не твоя забота, Оберон. Давай дальше. Тяни следующую карту.
Я быстро перевернул следующую.
– Эйбер, – сказала Фреда и добавила его к прочим картам – теперь их стало восемь, – кругом разложенных на столике.
Я подался вперед, чтобы получше разглядеть этого проказника, что так замечательно рисует карты. Хотя его черты и отличались некоторой грубоватостью, Эйбер был красив – по крайней мере, на этом изображении. Вся его одежда была темно-красной: обтягивающие штаны, туника, перчатки, длинный, свободно струящийся плащ. Возраст навскидку не определялся, но мне почему-то подумалось, что мы с ним ровесники. У Эйбера были темно-русые, коротко подстриженные волосы и аккуратная бородка; серо-зеленые глаза смотрели спокойно и уверенно. Он стоял в героической позе, но вместо меча в руках у него была кисть живописца. Я мысленно рассмеялся. Да, мне определенно нравилось его чувство юмора.
В нем тоже чувствовалось сходство с Дворкином – некая причудливая эксцентричность, которая у Дворкина вырывалась на волю лишь изредка, в основном по большим праздникам, когда он выпивал лишку. Тогда он делался весел и беззаботен и принимался развлекать окружающих – скажем, извлекал из ниоткуда монетки либо принимался декламировать эпические повествования о героях древности и их приключениях.
Не знаю, что это было – должно быть, игра света, – но после того, как я внимательно присмотрелся к изображению, я готов был поклясться, что Эйбер тут прямо-таки живой. Мне показалось, будто крохотное изображение моргнуло и начало поворачивать голову – но тут Фреда резко накрыла карту ладонью.
– Не делай этого! – предостерегающе произнесла она.
Я взглянул ей в лицо и обнаружил, что оно вдруг сделалось холодным и суровым. Возможно, эта процедура значила для нее куда больше, чем мне подумалось. Передо мной была не какая-нибудь гадалка, а сильная женщина, которая стремительно перешла к действиям и овладела ситуацией. Это меня восхитило. Я никогда не любил слабовольных дамочек. Если у женщины в душе огонь и сталь, это лишь добавляет страстности любовным делам.
– Почему? – поинтересовался я напрямик.
– Здесь и без того тесно. Лишний попутчик нам ни к чему. А если я допущу, чтобы он тебя уволок, отец будет взбешен.
– Ну, ладно, – сказал я, хоть и был сбит с толку. Так и быть, на этот раз я поверю, что Фреда действует исключительно в моих интересах. Я откинулся на спинку сиденья, скрестил руки и посмотрел на нее доверчивым взором. – Я вовсе не хочу доставлять тебе неприятности.
Фреда вздохнула и смягчилась.
– Да нет, не неприятности. Эйбер может оказаться… помехой. Да, вот верное слово. А сейчас нам помехи не нужны.
Я немного склонил голову набок и посмотрел на карты – как я надеялся, с безопасного расстояния. И чем больше я об этом думал, тем больше верил в то, что изображение Эйбера на самом деле шевельнулось. Но ведь карты не могут оживать!
И вдруг я понял, что после всех чудес, которым я был свидетелем за последние несколько часов, я готов принять что угодно.
ГЛАВА 5
Теперь мое внимание сосредоточилось на картах, разложенных на столе. Я пытался понять, что же видит в них Фреда.