Повсюду были полки, ящички, лари и крючки; единственное окошко было забрано ставнями, чтобы спастись от пыли. Поверх одеял на постели лежало покрывало из мохнатой шкуры оленя… Из угла, точно подмигивая, мерцала потертая рукоять Вандиеновой рапиры.
Наверное, Вандиен уже добрался в Горькухи. Интересно, подумала Ки, удалось ли ему нанять там упряжку. И если да, то сколько с него за это слупили. Вообще-то она не особенно сомневалась, что упряжку он раздобыл. Язык у него без костей: он, пожалуй, и дина уговорит мясо есть. А не сумеет обольстить и улестить, тоже ничего: продаст какие-нибудь из своих побрякушек, и дело в шляпе. Если же и это не поможет… Ки решительно направила свои мысли в иное русло. Уж Вандиен как-нибудь о себе позаботится. Он появлялся в ее жизни и вновь исчезал с удивительным постоянством, но всякий раз как бы случайно. И не то чтобы он боялся накрепко связывать с нею свою судьбу: просто не видел в том необходимости. Он был бесстрашен и безрассуден, сумасброден и невероятно верен в дружбе. Еще не хватало беспокоиться о нем. Никуда не денется, рано или поздно явится снова. И снова учинит кавардак в ее размеренной, обустроенной жизни. Проклятье, до чего все понятней и проще, когда этот тип не сшивается поблизости. И самое скверное, что она ко всему этому безобразию успела привыкнуть.
Ки выбралась из кабинки наружу и плотно задвинула за собой скользящую дверь. Усевшись на сиденье, она взяла в руки вожжи и пинком ноги сняла фургон с тормоза. Тряхнула вожжами – и кони тронулись с места. Сгущались сумерки, принося с собой некое подобие прохлады. Луна все ярче разгоралась в небесах, когда Ки миновала городские ворота и стражников, проявивших поразительное безразличие к ее грузу. Сегодня ночью она наконец-то будет спать на зеленой траве подле фургона, а кони смогут как следует попастись на свободе. За то время, что она провела в Дайяле, ей успели до смерти надоесть ночевки в тесной духоте кабинки, под тяжкие вздохи переминающихся снаружи коней. То ли дело опять катить вдаль по дороге!
3
Торг в Горькухах мало чем отличался от дайяльского. Кажется, единственная разница заключалась в неистребимом запахе рыбы. Вандиену трудно было поверить, что рыба, выловленная в Обманной Гавани, после двухдневного путешествия на возах еще годна в пищу, – однако народ ее так и расхватывал. Да еще и улыбался торговцу, который заворачивал осклизлые вонючие тушки в мешковину и передавал покупателям. Из чистого любопытства Вандиен просунулся вперед какого-то покупателя и ткнул жестким пальцем серебристую рыбину. На тушке осталось ясно видимое углубление. Вандиен натянуто улыбнулся торговцу и выбрался из толчеи у прилавка, вытирая палец о штаны.
Запах свежей выпечки, внезапно достигший его ноздрей, перебил рыбную вонь. Сглотнув, Вандиен начал протискиваться к лотку, с которого какой-то ко всему безразличный дин торговал хлебом и пирожками. Пышные поджаристые ковриги соседствовали с глянцевито поблескивавшими зеленоватыми плюшками, которые особенно нравились т'черья. Рука Вандиена сама собой потянулась к плоскому кошелю на ремне. Там лежали две мелкие монетки и несколько небольших самоцветов. Сюда, в Горькухи, Вандиен добрался на телеге какого-то кожемяки; кожевник не только вез его и кормил, но и деньги заплатил за то, что Вандиен помогал ему разгружать привезенные кожи. Плата была не ахти какая, но ведь и Вандиен, в общем, не перетрудился. Он серьезно подозревал, что заплатили ему не столько за работу, сколько за неистощимые россказни, которыми он с помощью своего шнурка помогал коротать поездку.
Все-таки он решительно миновал лоток булочника. Ему хотелось есть, но с этим можно было и обождать. Сперва – дело.