Все перемены она просиживала в библиотеке, бездумно листая подшивки «Комсомольской правды», и даже не пошла в столовую, хотя у нее был оплачен абонемент на ежедневный обед, состоящий из первого, второго и пончика с компотом.
После уроков она хотела было улизнуть от Якушева, расторгнув таким образом договор в одностороннем порядке, но Колька, одетый в свой бушлат, уже ждал ее у гардероба, держа в руках простенькое серенькое пальто.
Галочка резко вырвала свое пальто из рук «поклонника». Еще не хватало, чтобы Якушев принялся помогать.
В полном молчании они вышли из школы и отправились в сторону парка.
– Может, тебе еще какой-нибудь анекдот рассказать? – наконец робко проронил Колька.
– А может, мы зря все это затеяли? – проигнорировала вопрос об анекдоте Галочка.
– Ничего не зря! Видела бы ты Люськины глаза, когда она на нас с тобой смотрела!
– Я видела, что она очень несчастна…
– А какого черта тогда целовалась с Вербицким?! Вот ты мне скажи, Галька, стала бы ты целоваться с другим, если бы… словом… ну… ты меня понимаешь…
Галочка понимала. Она тоже уже поцеловалась с Сашкой, хотя была влюблена в другого. Но Вербицкий ее принудил, а Люську никто не заставлял. Люська, безусловно, была виновата, а потому…
– А ты и правда собрался прокатиться со мной на колесе? – несколько не в тему спросила Галочка.
– А что тут такого?! – как можно независимей проговорил Якушев, который понимал, что общественное мнение после такого катания свяжет его с Харей навсегда.
– Понимаешь, я вообще-то… боюсь…
– Чего боишься? – не понял Колька.
– Высоты боюсь. Меня родители однажды попытались прокатить на этом колесе, но как только мы чуть приподнялись от земли, я так разрыдалась от страха, что аттракцион даже пришлось остановить, представляешь?
– Так это когда было-то?
– Ну… мне было лет семь…
– Ерунда! Теперь тебе понравится, вот увидишь! Побежали!! – И он зачем-то взял Харю за руку и потянул к аттракциону, который «заводил» известный всему Григорьевску инвалид Иваныч.
Бедная Галочка дрожала как былинка на ветру, во-первых, оттого, что ее взял за руку сам Колька Якушев, а во-вторых, она действительно боялась высоты. Она никак не могла понять, зачем сама предложила Якушеву это дурацкое колесо. И кто ее потянул за язык?!
Поскольку стоял конец апреля, городок аттракционов только-только начал свою работу, и жаждущих острых ощущений было еще маловато. На колесо обозрения купили билеты двое парнишек лет одиннадцати и Якушев с Галочкой.
– Давай, Иваныч! – крикнул инвалиду Колька, когда они с Харей сели друг против друга в дребезжащую кабинку, прикрытую прилично проржавевшей крышей.
Галочка сразу вцепилась в поручень, разделяющий две утлые дощатые скамеечки, с такой силой, что костяшки пальцев мертвенно побелели. Она уставилась прямо в глаза Кольке, надеясь на то, что перед ним никак не сможет ударить в грязь лицом.
И зря. Как только кабинка, качнувшись, поехала вверх, в животе у Галочки похолодело и возле самого горла начало копиться нечто необъяснимое, обещая непременно вылиться в душераздирающий вопль.
– Э-э-э!! Галь!! Ты что?! – тут же заметил неладное Якушев. – Неужели и впрямь так боишься?
У нее не было сил даже кивнуть. Она поднималась в воздушную пучину в скрежещущей и раскачивающейся во все стороны люльке и понимала, что это конец. Конец всему: ей, Кольке и ее, Галочкиной, к нему любви. Кабинка между тем поднималась все выше и выше, начал задувать ветер, который внизу совершенно не ощущался. Лицо девушки выражало такой смертельный ужас, что Колька по-настоящему испугался.
– Э-э-э-э! Галька! Ты не того… Ты держись… Я сейчас… – И Якушев решился на смертельный номер. Он поднялся со своей скамеечки и начал прямо на крутом подъеме перелезать через поручень на скамеечку к Галочке, а она не смогла даже посторониться, чтобы ему было сподручней.