– Да, тебе лишь бы струны драть и орать дурным голосом, – хохотнул старший брат и вернул Тамерона к реальности.
– У меня прекрасный голос, и это общепризнанный факт.
Тарик лишь ухмыльнулся и сменил тему разговора:
– У этой цыпочки, – кивнул он в сторону подавальщицы, – прехорошенькая младшая сестренка. Мы могли бы…
– Не сегодня, – отказался Тамерон. – Я уезжаю.
– Куда? – удивился Тарик.
– Странствовать, – мечтательно отозвался брат.
– И отец позволил?
– Нет, но это не имеет значения, – вздохнул Тамерон, – я пойду за мечтой. Передай маме, пусть не беспокоится, остальным ничего не говори.
– Так и не одумался, – покачал головой Тарик.
– Я недавно по случайности наткнулся на древнюю книгу, всю изорванную, – равнодушно произнес Тамерон. – Возможно, она тебя заинтересует. Кинул ее в твой сундук с одеждой.
– Что за книга? – удивился Тарик.
– Скажу только – ты вряд ли поделишься этой находкой с отцом, – взглянув исподлобья на брата, сказал Тамерон.
– Нет, не может быть! Легендарная книга Х-х… – Тарик нервно оглянулся, испугавшись, что кто-то услышал его слова.
– Наверное, – пожал плечами Тамерон. – Это плата за твое молчание о моем отъезде.
– Принимается!
Тарик встал, бросил на стол несколько монет и вышел из таверны. Он так спешил воссоединиться с чудесной находкой, что даже не попрощался. Тамерон с грустью посмотрел ему вслед.
Триплет второй
Меняет ли намерение и воплощение оного судьбу или все предначертано заранее? Записана ли история на скрижалях мироздания или мы вольны творить ее самостоятельно? Кому как нравится, так тот и думает. Одно можно утверждать: если для человека «долг» – не пустое слово, именно он становится движущей силой его поступков и не позволяет свернуть с намеченного пути.
Неоплатный долг
На основе дневников Карисмуса Карагери
– Рансур, Рансур! Погоди же! – Карисмус догнал друга, схватил за плечо и согнулся, желая отдышаться.
– Где ты опять шлялся?! – возмутился Рансур. – Занятие вот-вот начнется, я жду тебя уже битый час. – Он собрал в кулак челку Карисмуса и приподнял за нее голову, чтобы заглянуть в глаза непутевому товарищу. Из потревоженной шевелюры выпорхнули и закружились в воздухе бледно-розовые лепестки страстоцвета, в густых зарослях которого так уютно укрываться от посторонних глаз. Рансур усмехнулся. Ответа на вопрос уже не требовалось.
– Ты представить не можешь, какую милую девушку я встретил по дороге, – улыбнулся Карисмус и задумчиво провел указательным пальцем по губам.
– Отчего же не могу? – ехидно прищурился Рансур и скрестил руки на груди, как это делал наставник по травоведению, когда наблюдал за муками студента, пытающегося припомнить ответ, которого тот никогда не знал. – Глаза, как у лани, губы – коралл, стан – гибкий тростник, ноги… Впрочем, твоя зоофлора вся на одно лицо. Поймав обиженный взгляд товарища, он уточнил:
– Согласно твоему же описанию.
Рансур посчитал, что обсудить любовные похождения они смогут как-нибудь вечерком, а сейчас надо поторопиться на занятие. Карисмус, шагая рядом с другом, призадумался: «А не поискать ли менее затасканные сравнения или попытаться придумать что-то самому?» Тяжелый вздох вывел его из состояния романтических бредней, вызванных разгаром весны и бурлящей молодой кровью. Рансур сжал губы в ниточку, покачал головой и прибавил шагу, всем видом показывая, что он думает о разгильдяйстве товарища.
Карисмус бросил взгляд на башенные часы. Из внутреннего двора восточного крыла академии был виден только краешек циферблата, но как раз тот, что нужен. Да, времени в обрез, а он, позабыв обо всем на свете, опять заставил друга ждать. Над флюгером часовой башни в прозрачно-голубой выси плыли кудрявые облачка, ярко светило солнце, не иначе как испуская особые лучи, из-за которых пропадало желание учиться. Звук шагов Рансура отражался от массивных каменных стен и возвращался эхом, в коем Карисмусу чудился укор. «Вот ведь умеет, ни слова не говоря и даже не глядя, заставить устыдиться!» – подосадовал он и спросил у друга:
– Неужели ты из камня?
– Сначала я получу степень магистра, – ответил Рансур.
– А потом?
– Потом видно будет.
– Ага, когда у тебя все атрофируется от бездействия.
Рансур кинул на друга сердитый взгляд, но Карисмус только взъерошил волосы, добавляя прическе лохматости, как того требовала мода, и пожал плечами. Он тоже собирался получить степень магистра, при этом не отказывая себе в удовольствиях. Да, иной раз он не успевал как следует подготовиться к занятиям, приходилось обращаться за помощью к тому же Рансуру, с которым они делили тесную келью студенческого общежития.
Вообще-то совместным проживанием их отношения не ограничивались. Карисмус и Рансур подружились сразу и навсегда; их сближению послужило то, что оба оказались рипенцами, а после выяснилось – они замечательно дополняют друг друга. Порывистость одного сглаживалась спокойной рассудительностью другого. Базарный юмор простолюдина, соседствуя с холодной ироничностью представителя высшего общества, впитывал в себя ее аристократизм, и в свою очередь, заражал бесшабашной веселостью, в приступе которой можно отпустить себя и не стыдиться любви к банальным вещам.
В той среде, где вырос Карисмус, над плоскими шутками было принято хохотать, запрокинув голову. А смеялся он так заразительно, так искренне радовался жизни, что Рансур невольно завидовал той легкости, с которой друг относился ко всему на свете. Карисмус не мог похвастаться происхождением и на первых порах был благодарен, что сосед не кичится своим. Он даже сочувствовал Рансуру: принадлежность к высшему обществу налагала на беднягу столько мыслимых и немыслимых обязательств, что и в сновидениях он бы не посмел нарушить строгий этикет.
Кастовость в Харанде имела под собой иную основу, нежели в Рипене, и потомок знатного, хоть и обедневшего рода оказался под одной крышей с плебеем. Талантливым плебеем. Будь Карисмус чуточку усидчивей, он бы не отставал от Рансура на магическом поприще, но трудно превратиться в камень тому, кто подобен воде, причем кипящей. В Харанде ценились магические способности, они же позволяли взобраться наверх по иерархической лестнице или, по крайней мере, обеспечить их обладателю безбедное существование. Высокие должности являлись неоспоримым наследием коренных жителей, за редким, можно даже сказать, редчайшим исключением. В общем, Карисмус и Рансур делили не только тесную келью, но и хлеб, разделяли страсть к магии и оба учились в кредит, что уравнивало их статус.
Занятия по боевой магии проходили на открытом воздухе, на верхней площадке северной башни. У зубчатой стены сваленный в кучу лежал металлический лом, непригодный к использованию, но это лишь на первый взгляд. Мастера трансформации могли создать из этих огрызков и меч, и копье, и звезды, в общем, что душа пожелает. Особых умений это не требовало, большинство армейских служак могли провести заточку оружия или даже срастить поломавшийся во время боя клинок и некоторое время поддерживать его целостность.
Мастерством более высокого уровня обладали маги, работавшие с разными стихиями. Помнится, преподаватель излагал материал о премудростях трансформации воздушной и водной среды со скучающим видом и оживился, только добравшись до своей епархии – огня. «Да здравствует пульсар! – на свой лад законспектировал Рансур его славословие. – Не тот, что освещает помещения, а убийственный, взрывной, испепеляющий – гордость боевого мага, центральный символ на щите военного отдела». Иногда он позволял себе побыть несерьезным, в своем конечно стиле.
То первое занятие, на котором преподаватель продемонстрировал основы боевых техник, произвело на Карисмуса неизгладимое впечатление. Он даже не конспектировал, в отличие от Рансура, все и так прекрасно запомнилось. Неприятно кольнуло заявление, что иноземцы не могут поступить на военные кафедры, за исключением самых талантливых, готовых присягнуть магократии.