Но они убили всех десятерых механиков‑сменщиков, сидевших в открытых креслах‑оживителях, и двоих техников, которые находились за якобы пуленепробиваемым стеклом. Армейский охранник в полуброне, который дремал неподалеку, проснулся от выстрелов и поджарил партизан из лазера. Как потом выяснилось, ему здорово повезло – и всем нам тоже, – он попал в них всего с четырех выстрелов. Партизаны его не ранили, но, если бы они повредили лазер, охраннику пришлось бы разбираться с ними врукопашную – двое на одного, и у партизан оставалось бы время взорвать наши скорлупки. Вместе с нами. У каждого из них под одеждой обнаружилось по пять разрывных гранат.
Оружие этих партизан было производства Альянса. Автоматы стреляли зарядами из расщепленного урана.
Наша пропагандистская машина наверняка обыграет самоубийственность этого нападения – двое сумасшедших Педро, которые ни в грош не ставят человеческие жизни. Представят все так, будто эти двое в приступе беспричинной патологической ярости перестреляли двенадцать беззащитных мужчин и женщин. Но в реальности все было гораздо серьезнее и ужаснее. Не только потому, что нападение оказалось успешным – больше всего пугала отчаянная наглость и холодный расчет, с какими это было проделано.
И ведь нельзя сказать, что эти двое были просто какими‑нибудь людьми с улицы. Все, кто допускался к работе в расположении военной части, проходили исчерпывающую всестороннюю проверку и психологическое тестирование на благонадежность. Сколько еще таких бомб замедленного действия бродит по Портобелло?
Нам с Канди, можно сказать, повезло – оба наших сменщика умерли почти мгновенно. By не успел даже повернуть голову – только услышал, как щелкнула, открываясь, дверь, и в то же мгновение заряд картечи снес ему половину черепа. Сменщица Канди, Марта, умерла точно так же. Другим повезло меньше. Сменщица Розы успела встать и наполовину обернуться – и заряды угодили ей в грудь и в живот. Она прожила еще довольно долго, истекая кровью. Сменщику Клода попали в промежность – он тогда уже стоял лицом к врагу. Парень жил еще долгие две секунды, мучаясь от невыносимой боли, а потом второй выстрел перебил ему позвоночник и разнес почки.
Хотя мы находились со своими сменщиками в «легком контакте», ощущение все равно было очень глубоким и тягостным – особенно для тех, кто совсем недавно пережил смерть в огне. Нам всем сразу же ввели транквилизаторы, а потом вытащили из скорлупок и отправили в травматологическое отделение. Я краем глаза увидел всю картину кровавой бойни, с большими белыми машинами медиков, которые пытались вернуть жизнь в тех, чей мозг не пострадал. На следующий день мы узнали, что врачам так и не удалось никого реанимировать. Тела были слишком сильно повреждены разрывными зарядами.
Таким образом оказалось, что заступать на следующее дежурство в солдатиках некому. Наши боевые машины стояли в застывших, неловких позах, а вокруг шныряли армейские солдаты, которых немедленно отрядили на охрану территории. Естественно было предположить, что за убийством механиков‑сменщиков сразу же последует наземное нападение на всю базу, чтобы не допустить туда следующую дежурную группу. Может, так бы оно и случилось, если бы хоть одна из недавних ракет достигла цели. Но пока все было тихо, и уже через час группа Фокса, из Зоны, была на месте.
Нас пару часов подержали в травматологии и первым делом приказали, чтобы мы никому не рассказывали о том, что тут произошло. Но нгуми‑то рот не заткнешь – они непременно растрезвонят обо всем по всему свету.
Автоматические камеры засняли эту бойню, и копии каким‑то образом попали в лапы нгуми. Это было мощное средство пропаганды в мире, который не так‑то просто удивить сценами жестокости и насилия. В этой записи десять товарищей Джулиана выглядели не как десять молодых парней и девчат, обнаженных и беззащитных, лежавших под ливнем разрывных снарядов. Они превратились в символы уязвимости и беспомощности, убедительное свидетельство слабости Альянса перед лицом победоносных нгуми.