После дружного крика, они стали подходить ко мне и давать напутствие. Военные, как и положено, желали, чтобы я стал министром обороны и даже президентом. Односельчане, о том чтобы я не подвел 'дружбанов' — так называли себя те, кто живет в поселке Дружба — и показал всем как надо отдавать долг родине.
Я благодарил всех за пожелания и с нетерпением ждал, когда количество поздравляющих иссякнет. Не люблю я шумные сборища, что тут поделаешь, а поток все не иссякал. Наконец, минут через тридцать, подошел отец.
— Ты хотя бы улыбнулся или моргнул что ли.
Тот развел руки в стороны и с довольной физиономией тихо сказал.
— Сюрприз!
После, он вывел меня из казармы, достал пяти кубовый одноразовый шприц и сказал, что ему нужна моя кровь.
В моей голове тут же зазвонил, не звонок, а целый колокол. Неправильно, все, что происходит в моей жизни, неправильно. Потому-что мне многое не говорят и, от этого, я многого не понимаю. Дело не только в том, что отец хочет взять у меня кровь, ради бога, мне не жалко, но мог-бы хотя-бы объяснить, зачем она ему.
— У меня тоже брали и, как видишь, живой и здоровый.
— У всех берут кровь, но перед этим, обычно говорят, зачем.
— Не сейчас, в свое время все поймешь.
Отец часто так отвечал на мои вопросы. Так же он ответил и на вопрос, для чего из меня делают война, из давно ушедшей эпохи.
После того, как отец наполнил шприц моей кровью, он сказал.
— А сейчас сын, послушай мое напутствие — он положил шприц в футляр, который, в свою очередь, положил во внутренний карман куртки — я сделал из тебя не древнего война, а русского богатыря, коим являюсь сам, и когда придет время, ты все поймешь и… — он на мгновение замялся — простишь меня. И запомни сын, когда придет время, ни позволяй никому командовать собой, даже мне, учти — отец погрозил пальцем — тот, кто захочет тобой командовать, это твой враг и чтобы не произошло, помни это, всю свою жизнь.
Такое напутствие, да еще и перед вступлением в ряды доблестных защитников нашей родины, где без подчинения никак, меня, мягко говоря, ошарашило. Но спросить, что либо, я не успел, из дверей казармы, как по команде, появился Степан Матвеевич, который занимался со мной джигитовкой.
— Хлопцы, ну, сколько можно, трубы уже горят.
Мне до сих пор непонятно, как с таким ростом, а Степан Матвеевич чуть выше полутора метра ростом, можно выполнять различные кульбиты на коне и под ним, особенно прием с пролезанием под брюхом коня на ходу. Сам я, так и не смог его освоить, из-за того, что не мог дотянуться до противоположного стремя, а Матвеевич, который почти на голову ниже меня, делал это с легкостью.
— Матвеевич — отец только его называл по отчеству и не только потому, что он был старше Отца. Но и по той причине, что это человек единственный, кто не уступал и даже превосходил отца во время тренировок, правда, только в своей дисциплине — еще сутки гулять, успеешь трубы смазать.
— Эх, молодежь, учишь вас, учишь, а толку нет, — Матвеевич покачал головой из стороны в сторону — что будет с вояками к вечеру, если они уже подогретые?
Мы с отцом переглянулись, разом повернули головы к Матвеевичу и спросили в один голос.
— Что?
Матвеевич, с видом профессора и поднятым вверх указательным пальцем правой руки, пояснил.
— А то, что вечером они уже не смогут двигаться, — и спросил — вывод?
Мы снова переглянулись и молча уставились на джигитовщика, ожидая, какую на этот раз, 'умную' мысль, он озвучит.
— Нужно их напоить до обеда, — Матвеевич продолжал делать, не свойственное ему, умное выражение лица — к вечеру они проспятся и тогда ночь, будут гулять, как положено.
Не знаю, сколько, мы с отцом тогда смеялись, помню лишь, что я чуть не припал задней точкой к земле, от смеха.
Матвеевич вообще человек с юмором и все свои занятия со мной, он проводил в таком же духе и я к этому привык. Но в данный момент его логика, оказалась запредельной и кроме смеха, ничего не вызывала.
— Иди сын, помоги своему наставнику, а я, через минуту, приду вам на помощь — вытирая слезы, выступившие от смеха, сказал отец.
Я выбросил ватку в урну, которая стояла у входа в казарму, и повернулся к отцу.
— Ты сказал, что меня ждет самый трудный экзамен, какой?
Отец, все еще улыбаясь, ответил.