Ладно. Я аккуратно поставил кресло на место и поднял стол. О, вот это посолиднее будет! Учтя предыдущий опыт, я взял его за ножки, подошел к двери сбоку и изобразил бросок молота. Стол отрикошетил до того, как я его ножки отпустил, и меня унесло вместе с ним в ближайшую стену изгороди. Спасибо хоть, он туда первым влетел. То ли мне показалось, то ли на сей раз я услышал некий звук — словно эта дверь насмешливо фыркнула.
Поставив стол на место и еще раз выровняв кресла возле него, я сел в одно из них и заново оценил свои перспективы. Похоже, о вариантах открыть или разбить эту дверь можно забыть. Я уже ни секунды не сомневался, что окажись у меня под рукой стенобитная баба, она эту дверь не возьмет. Похоже, не случайно Татьяну именно в эту комнату поселили — в тех других, что я видел, каждая вторая дверь открыта была. Похоже, передо мной действительно поставили еще одно, последнее препятствие — и, как и положено, самое непреодолимое. Как они думают.
Но смиренно и униженно скрестись в эту дверь я не буду! И отступать, в поисках обходных путей — да хоть через другие комнаты — тоже. Не дождутся. У меня еще один вариант в запасе есть. И чем больше я раздумывал, тем больше он мне нравился.
В конце концов, не физическая сила ангела отличает, а сила духа! А меня — еще и умение эту силу мобилизовать, развивать и совершенствовать. Значит, мне нужно всего лишь усилить посыл внушения, чтобы он к Татьяне через эту стену пробился — а там она сама мгновенно найдет дорогу ко мне из этой западни.
Вот этим я и занялся. Час за часом, день за днем смотрел на Татьяну, мысленно давя на стеклянную перегородку между нами и почти чувствуя, как она понемногу истончается. Скоро я даже во вкус вошел: на земле-то мне постоянно приходилось сдерживаться — сначала, чтобы не испугать Татьяну, потом, чтобы она не догадалась, что я ей что-то внушаю.
Дело, однако, продвигалось медленно — приходилось прерываться, когда Татьяна уходила на свои занятия. Возвращаться в ту пародию на мою квартиру мне даже в голову не пришло: как бы ни была она мне дорога раньше, без Татьяны она мне и даром не нужна. Чтобы хоть как-то скрасить часы вынужденного безделия, я начал обследовать окрестности. И должен сказать, нашел там много интересного.
Для начала в тех прилизанных, лакированных дворах в тыльной части здания я обнаружил турники всевозможных видов. Вот там я и проводил все первое свободное от умственного совершенствования время, с удовольствием восстанавливая и свою физическую форму. Что было совсем не просто — в невидимости. Даже о времени забывал, пока хозяева дворов не возвращались, давая мне знак, что занятия закончились.
Потом однажды я решил проверить, смогу ли уже сделать стойку на руках не на гладкой перекладине, а на шершавой ветке дерева. И пошел в незнакомую мне еще часть леса. И там оказалось, что чем дальше лес уходит от родных пенат, тем более земным он становится. Там не только растительность ярче и гуще была, там и живность какая-то в ней шастала, и птицы с ветки на ветку порхали. Правда, и мошек всяких туча оказалась.
Но все же я туда потом каждый день захаживал — недалеко и ненадолго, чтобы возвращение Татьяны не пропустить. И однажды, смутно расслышав совершенно невероятный в нашем мире звук, я пошел на него и обнаружил… ручей.
Нет, это была, конечно, не река и, тем более, не море. Но это была вода — бегущая, журчащая, игриво манящая… Перед искушением благородного омовения я не колебался ни минуты. Выскочив из невидимости и одежды, я плюхнулся в ручей и вытянулся во весь рост. Не поплывешь, конечно, но если закрыть глаза, то можно себе представить прохладный, освежающий душ — как и положено после физических упражнений.
Затем, уже слегка продрогнув, я вдруг вспомнил свое самое необычное принятие душа — в ночь перед нашей с Татьяной свадьбой. Она меня тогда из квартиры выгнала, чтобы с матерью ночь провести, и мне пришлось освежаться под поливным фонтанчиком в парке. Как же я тогда замерз, пока не высох!
И в тот самый момент я вдруг понял — просто понял, не знаю, как, не знаю, почему — что сегодня мы с Татьяной снова соединимся. Выбравшись из ручья, я ополоснул лицо, чтобы немного успокоиться, натянул на себя одежду и помчался к ней, перейдя в невидимость уже на бегу.
Мне даже показалось, что я к ней прямо на подходе как-то пробился. То ли уверенность в своих силах подействовала, то ли с разбега мысленной волной в стекло ударил. Вернувшись в комнату, Татьяна не села за стол, а принялась бродить по комнате. Она и раньше так иногда делала, но в тот день просто металась из угла в угол — у меня голова закружилась водить за ней глазами, чтобы не промахнуться внушением.
Потом она вдруг остановилась возле стеклянной двери — прямо напротив меня — и принялась всматриваться во двор. Я мысленно завопил: «Да, да, это я, я здесь! Выходи давай, ну, сколько можно ждать!».
Татьяна нахмурилась, переминаясь с ноги на ногу и шныряя во все стороны глазами. Затем она положила руку на дверь, чуть толкнула ее, приподнявшись на цыпочки, и та… открылась.
Я оцепенел. Весь. Включая мышцы, голосовые связки и способность материализоваться. И слава Всевышнему! Иначе я бы к ней обниматься бросился. И хорошо еще, если бы материализовался сначала. Тогда бы только объясняться пришлось, что я под ее окном в невидимости делал. Забудь я выйти из невидимости, она бы руки сразу в ход пустила.
Нет уж, встретимся на нейтральной территории и так, чтобы она издалека видела, кто к ней приближается.
«В лес, Татьяна!» — твердо подумал я. Она задумчиво прошла мимо меня и села в кресло у стола.
«Татьяна, в лес, я сказал!» — добавил я строгости в свой мысленный голос. Она поморщилась, встала с кресла, подошла к шезлонгу и улеглась на него.
«Да сколько можно повторять! В лес!» — мысленно рявкнул я. С недовольным видом она поднялась с шезлонга, оглянулась и направилась к самому бестолковому из виденных мной — и на земле, и здесь — тренажеру. И принялась вышагивать на нем, вздернув подбородок и упрямо глядя прямо перед собой.
Ладно. Хорошо. Признаю, был неправ — командовать собой она никогда не позволяла. Мне. У меня с ней всегда лучше нежностью и лаской получалось.
«Татьяна, пожалуйста, давай пойдем в лес?» — мысленно взмолился я.
И повторил эту просьбу еще раз сто. Ну, конечно, когда Татьяна хотела показать мне, что ей что-то не нравится, она всегда умела быть очень убедительной.
Наконец, она, видимо, решила, что я уже в должной мере прочувствовал свою неправоту, сошла с беговой дорожки и вдруг уставилась на изгородь, медленно ведя по ней взглядом — прямо к заросшему выходу.
В одно мгновенье я оказался там. «Да, да, сюда! Давай скорее, сил уже нет!» — лихорадочно подбадривал ее я. В глазах у нее загорелось любопытство, она медленно двинулась к выходу, а я ринулся в лес. Ее любопытство всегда было на моей стороне. Сейчас с десяток шагов вглубь, там материализоваться и выйти ей навстречу легким, пружинистым, уверенным шагом…
Развернувшись, я сосредоточился было на переходе в видимость… Куда? Куда она пошла? Я же ее почти умолял! Не может быть, чтобы она не слышала! Я, правда, просто в лес ее звал, а он здесь везде…
Ладно, пусть уже идет, куда идет — та, дальняя часть леса мне тоже больше нравится. Туда я мигом домчусь и оттуда навстречу ей легким, пружинистым, уверенным…
А как она дорогу назад найдет? Она же и на земле никогда ориентироваться не умела. И мне ей вход в ее двор показывать нельзя — сразу спросит, откуда я знаю.
Тогда так — назад в невидимость, бегом к ее входу, там пару веток сломать, чтобы сразу в глаза бросались, а потом уже молнией в лес, чтобы оттуда легким, пружинистым…
Да где она так быстро ходить научилась? Или это я разучился? Вернемся на землю — больше никаких машин! Резко затормозив возле уже возвращающейся Татьяны, я обратился к ней со всей оставшейся силой убеждения: «Татьяна, хватит уже! Что-то я устал. Давай прекратим эти игры».