Стас подействовал на меня, как ныряние зимой в прорубь — сначала шок, а потом кровь по жилам быстрее побежала. В принципе, ничего удивительного, но главное, чтобы он об этом никогда не узнал. Иначе при любом моем робком возражении инвертироваться начнет.
А вот от внештатника исходило ощущение ледяного, промозглого подвала — медленно, исподволь до костей пробирало.
Во время встречи размышлять мне было некогда, но потом я задумался. Это я наши подразделения по-разному воспринимаю или личные пристрастия сказываются?
Не понравились мне эти объяснения. Ни одно из них. Если дело в подразделениях — понятно, темные и в инвертации от своей природы искусителей удержаться не могут, но с чего бы это им меня совращать? А если во мне — еще лучше, с какой стати я сам к ним благоволить начал?
Татьяна ничего подобного не заметила, и я приободрился. Если это только у меня новый талант открылся, то природу его никому знать не обязательно, сам с ней разберусь, а вот в переговорах со Стасом новый козырь появился. Взамен позорно сданного из-за фамильярности темного гения.
И даже, как выяснилось, два. В ответ на мою новость Татьяна сообщила мне, что даже в видимости ангелов ощущает. Я вспомнил, как меня учили распознавать собратьев. Тогда оказалось, что я принадлежу к тем из нас, кто чует других издалека, но только по прямой. А вот Татьяна, похоже, из тех, кому барьеры не страшны, но исключительно вблизи. Нет, как мы с ней все же друг друга дополняем! Мы же не просто два таланта, а уже сработавшаяся команда ценнейших сотрудников. Вот так Стасу и скажу, если он еще не бросил свою завиральную идею Татьяну к себе переманить.
Эту свою способность Татьяна мне сразу и продемонстрировала. Вместе со своей памятью. Я бы даже сказал, злопамятностью.
Она действительно учуяла Тень — в видимости и за деревом. Очень мне не понравилась его поза — так в засаде сидят. Если он нас поджидает, так чего прячется? Или он уже к Татьяне во двор наведался и, не обнаружив нас в комнате, вынюхивает, откуда мы появимся?
Ну, так я появлюсь у него из-за спины — в самом, что ни есть, явном виде. И придется ему повернуться и беседовать со мной ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы Татьянино возвращение оказалось правдоподобно незамеченным.
Я проводил ее к комнате и попросил остаться в ней. И вот тут-то она и отыгралась на мне за свое послушное молчание полдня. Еле пятнадцать минут выторговал, чтобы отвлечь шпиона.
Я вышел из невидимости шагах в двадцати позади него и пошел вперед, негромко насвистывая. Он вздрогнул и резко обернулся, озадаченно хмурясь.
— Добрый день, прогуливаетесь? — небрежно бросил я ему, не сбавляя шага и словно намереваясь пройти мимо.
— Да. Нет, — сбивчиво произнес он. — Немного. Честно говоря, надеялся Вас встретить…
Темные меня побери — вот нужно было пари заключать, что он вернется — хоть с самим собой! Я остановился с вежливым, но не более, видом.
— Я хотел извиниться, — уже оправился от неожиданности Тень, — за свою вчерашнюю грубость. Я ведь даже толком не простился.
— Ничего, — великодушно отмахнулся от его слов я. — Я понимаю, такая новость кого угодно из колеи выбьет. А сейчас Вы уже с ней смирились?
— Смирился? — надменно вскинул он голову. — Я, скорее, теперь многие моменты в своей прошлой жизни яснее понимаю.
— И как же Вы их понимаете? — искренне заинтересовался я, готовясь сравнить его выводы с мнением Игоря о своей природе.
— Я всю жизнь считал, — медленно и едко начал Тень, — что источник всех моих осложнений лежит во мне. Что это я не способен с людьми ужиться. Что это во мне какая-то червоточина есть. Теперь же я вижу, что это как раз люди не в состоянии принять высшее существо.
Высшее? Вот Марину бы сейчас сюда — она бы ему это слово назад в горло затолкала. Нет, святые отцы-архангелы, только не это — сдуру сболтнул, с языка сорвалось, больше не повторится! Что бы она с ним ни сделала, мне вдвое достанется — нельзя ценнейшего сотрудника такому стрессу подвергать.
— Смею Вас заверить, — осторожно заговорил я, внимательно следя за своими словами, — и люди, и ангелы разные встречаются. И мой долгий опыт — как здесь, так и на земле — показал мне, что источник наших неприятностей всегда где-то посередине между нами и окружающими находится. Если хотите, могу Вам это показать.
— Как? — настороженно воззрился он на меня.
— Опишите мне Ваши осложнения, как Вы их помните, — предложил ему я, — а я расскажу Вам, как их видел Ваш наблюдатель, который однозначно влиял на атмосферу вокруг Вас. И что бы мог подсказать Вам хранитель, если бы таковой у Вас имелся.
Он замялся в нерешительности и вдруг резко дернул в сторону головой. Проследив за его взглядом, я чуть не помянул, вслух, всех темных вместе взятых — от круглого здания к нам на всех парах мчалась Татьяна. Вся легенда насмарку! За такое время даже я не успел бы незаметно вернуться. И чем мне теперь этот момент из его памяти выбить?
С этой задачей, правда, Татьяна сама справилась. Судя по реакции этой бледной немочи, вообразившей себя высшим существом, его не то, что здесь — на земле никто так решительно в руки не брал. Вспомнив, какого страха нагнала Татьяна в подобной ситуации на Тошу, я посоветовал Тени сразу сдаться — и вернул его к разговору о его земной жизни.
Слушая его, я все больше напрягался. Не могло в нем за какие-то полдня родится столько презрения, почти брезгливости, к людям. Похоже, он уже на земле был подвержен мании величия навыворот.
Говоря, даже думая о себе в крайне уничижительном тоне, такие люди всего лишь озвучивают мнение других о себе, как они его себе видят. А в глубине души они всегда уверены, что именно это мнение подавляет их истинную великую природу.
Здесь же это его глубинное ощущение превосходства, как бы получившее подтверждение благодаря Татьяниной самодеятельности, лишь вырвалось на поверхность.
Вот услужили святые отцы-архангелы — у Игоря такого самолюбования и в помине не было! Он просто унаследовал и приумножил привычку своей матери уходить в себя и концентрироваться там — этот же занимался тем же самым на пьедестале.
Тяжело вздохнув, я начал потихоньку разбирать этот его пьедестал. Если бы Татьяна еще не мешала! Точно как с Игорем. И люди у нее, понимаешь, ангелы, и ангелы выше всяких похвал, а их дети — вообще средоточие всех достоинств и добродетелей.