Орлан исподлобья посмотрел на Ганса, потом на золотые монеты в его руке и отпустил напиток. Бард тем временем не спеша пережевывал пищу. Ганс сел к нему за столик и поставил пиво.
— Нужно что-то? — с подозрением спросил бард.
— Нет. Просто хотел познакомиться.
— Я Энди.
— Ганс. Хорошо поёшь. Где научился?
— Ну…, - парень замялся. — Везде понемногу.
— А на лютне?
— Ну, здесь, — Энди глотнул пива из предоставленной ему кружки. Шумно вдохнул воздух. — Меня один пьяница научил, как бренчать надо. А потом мне понравилось, и сам доучивался уже. Пару монет Орлану подкинешь, — бард украдкой глянул на занятого клиентами хозяина. — А он тебе даст инструмент на часик поиграть. Просто так. Сам научился. А потом уже стал петь за еду.
— А ты где вообще работаешь?
— На ферме Акила. Но у того проблемы, и денег платить он стал меньше. Ну, хоть кормит, да и то ладно.
Парень выпил кружку пива с двух заходов. И, похоже, пьянел он тоже быстро. Язык у него стал заплетаться, а между словами он стал делать большие паузы. На вопросы он отвечал довольно охотно.
— А чего проблемы?
— У меня?
— У Акила?
— А…, - Энди соображал уже довольно плохо. — Так наемники, … дети, понавадились шастать за данью. В конец охренели, да? Онар нам че? А мы ему, дескать, обязаны платить. Тварь!
— А защита?
— Да какая на хрен защита? Придут, бошку почешут, стырят все, что гвоздями не прибито, и уйдут. Ополченцы тоже берут все, что им нравиться, но бОльшую же часть этого они отдают городу. А эти… Одним словом, ….Ох! Не надо бы мне пить…
Энди поднялся и собрался было идти на улицу, где уже погода утихомирилась. Ганс пошел за ним. На ферму он уже идти не хотел. Да и на ферму лендлорда тоже. Он и за Барьер попал лишь по пьяни, за драку с солдатами. Он всегда был против преступления, как способа решения проблемы, даже спустя несколько лет среди каторжников. И теперь он по доброй воле отправился обирать этого бедолагу, этого талантливого парня, его хозяина.
Об этом ни Торлоф, ни Ли не говорили. Так что же получается? Наемники — это не защита простого народа, не разумная оппозиция королевскому засилью, как любил выражаться охранник Онара по имени Василий, а лишь бывшие бандиты, прикрывшиеся благородной целью и золотом лендлорда. Или нет? Черт его знает. Ганс прошел до перекрестка. Справа виднелся алтарь Инноса, около которого паслись несколько падальщиков, а за ними в узкую ложбину уходила проторенная дорога.
Интересно, что там? Засада бандитов или маленькое фермерское хозяйство, в котором можно устроиться на долгие годы, женившись на хозяйской дочери? От такой перспективы Ганс не отказался бы. Это то, о чем он мечтал все то время, пока горбатился в Свободной шахте, пока глушил скуку рисовым шнапсом, пока ковырялся в грязи на полях под гнетом Лорда и Лефти. Он представлял, как будет вставать с рассветом, как будет поздним вечером ужинать со своей женой, как будет работать на себя, а не на какого-то отморозка с бичом.
Задумавшись, Ганс не заметил, как слева на дороге показался человек в тяжелых доспехах паладина. Скептически оглядев стоящего на дороге человека в кожаном плаще, рыцарь повернул налево и отправился по дороге, идущей около этого самого алтаря Инноса. Может, это шанс? Может, указатель пути?
Ганс окликнул паладина.
***
В высокой комнате одиноко стоящей башни царил полумрак. Старик в темной робе мага вошел внутрь и зажег огни. Расставил свечи на краях пентаграммы, начерченной в середине комнаты. Медлить было нельзя. Неизвестно, хватило ли силы доспехов на эти долгие недели.
Старик открыл толстую древнюю книгу, в которой недавно нашел тот ритуал, который был ему нужен. Еще раз оглядел страницу. Положил книгу на место. На всякий случай достал из небольшого мешочка, привязанного к поясу, флакон с синей жидкостью, выдернул пробку и двумя глотками выпил все его содержимое.
По телу пробежало неприятное ощущение холодного порывистого ветра, но сразу же стало тепло. Так, сейчас главное — сосредоточиться. Старик поднял руки, свел и сразу же развел в стороны ладони. Беглым шепотом прочитал заклинание. Получилось! Дрожь в руках, яркие вспышки, и в центре пентаграммы появилось тело тридцатилетнего русоволосого мужчины в лохмотьях. Он сразу же встал на колени и закашлялся.
— Кхе, кхе, ууух, черт!
Старик в темной робе улыбнулся. Пока что все идет по плану.
— Наконец-то! Я уж думал, что больше никогда не увидимся.
— Я чувствую себя так, будто три недели пролежал под грудой камней, — мужчина в лохмотьях держался за грудь, но уже распрямился и смотрел своим обычным взглядом.