Уже одиннадцать, мам. Счастливые часов не наблюдают?!
Так и есть, догадалась… От волнения мне становится нестерпимо жарко, и я поспешно интересуюсь:
Ник останется у нас, ты не против? — ощущаю себя при этом зеленым подростком.
Моя дочь встает и кладет руки мне на плечи, и я в этот самый момент, как откровение, осознаю и ее высокий рост, и силу ее тонких рук, и даже не по годам мудрый взгляд…
А если бы я была против, — подначивает она меня, — что бы ты тогда сделала, мама?
Дала тебе подзатыльник и отправила в кровать? — в тон ей отвечаю я.
Очень умно! — Ева обнимает меня. — Но ты же знаешь, я не против… Папа любил тебя и желал самого лучшего, — она отстраняется с грустной улыбкой.- Доминик — твое лучшее сейчас! И, нет, я не против… спокойной ночи!
И когда она с этой своей взрослой полуулыбкой на губах снова садится у телевизора, а я стою, словно Алиса в каком-то немыслимом Зазеркалье, дочь вдруг добавляет:
Ты сейчас даже пахнешь Ником! — тихий смешок. — Не то чтобы я, действительно, знала, как он там пахнет, но ты определенно не пахнешь моей мамой, а значит… — еще один тихий смешок. — Ник пахнет карамелью! — и она одаривает меня кривой полуулыбкой, даже не представляя, какое душевное смятение пораждают во мне ее слова.
Моей дочери четырнадцать… моя дочь почти взрослая. А я влюблена в парня моложе себя на десять лет! Влюблена в сына моей лучшей подруги, что еще важнее… На ватных ногах я прохожу на кухню и залпом выпиваю стакан воды… И этот парень ждет меня в моей спальне, в моей кровати…
Пора возвращаться. Я ведь не боюсь, правда? Совсем нет. Ни чуточки.
Подумаешь руки трясутся… нервы абсолютно негодные в последнее время… И Доминик тут абсолютно не при чем!
Вот именно, не при чем. Под такой внутренний монолог я и переступаю порог своей комнаты, в которой продолжает гореть приглушенный свет торшера у стены и в которой на моей кровати впервые за долгое время снова лежит мужчина. Диван в гостинной не считается…
И этот мужчина не шевелится…
Нет, он не спит, я абсолютно уверена в этом — слишком скованная поза для спящего, но он и не шевелится. Одежда аккуратно сложена на моем стуле у стены — просто отрада для глаз перфекциониста — так что я невольно улыбаюсь… и расслабляюсь. Никогда не раздевалась в присутствии чужого человека, кроме Юргена, конечно — он был единственным, перед кем я могла обнажиться, как физически, так и душевно, он был моей скалой, моей опорой, моим всем…
Стягиваю одежду, расстегиваю бюстгальтер и тихонько проскальзываю в ночную сорочку, не самая изысканная вещь, если говорить честно, мужчину ей не соблазнить, планировала бы заранее эту ночь — купила бы что-нибудь посексуальнее. От этих мыслей у меня даже пальцы на ногах поджимаются — давненько со мной такого не бывало. Это все тело в моей постели виновато… тело Доминика, красивое тело Доминика, которое я дважды видела обнаженным, и оно было прекрасно.
Пальцы на ногах поджимаются еще чуточку сильнее… это от холода, конечно! Хватит тут стоять и предаваться размышлениям: решительно откидываю свой край одеяла и юркаю в привычное тепло постели, прогретой мужским присутствием. Как же быстро возвращаются все эти, казалось бы, забытые воспоминания… осталось только прижаться к любимомому теплому боку и почувствовать сонное объятие, каким обычно награждал меня Юрген…
Стоп, Юрген мертв! Осторожно прижимаюсь к спине Доминика, который неподвижнее мраморной статуи. Спит ли? Уверена, что нет.
Робко, с грацией истинной скромницы, вновь кладу руку ему на грудь и чувствую быстрое биение его сердца. Не спит… Боже, я чувствую себя такой юной, словно девствнница на первом свидании! Вспомнилось, как я ошалело пялилась на грудь Ника три года назад при нашем первом знакомстве и как до ломоты в пальцах хотелось проверить твердость его мышц своими руками… Глупость несусветная, но иногда прекрасные картины хочется не только лицезреть, но и ощутить шераховатость холста подушечками своих пальцев.
… Тело под моими пальцами идеально гладкое. Сама не знаю, как моя рука оказывается под футболкой Доминика… я лишь утыкаюсь носом в уютное тепло его спины и еле слышно шепчу: «я люблю тебя, я так сильно люблю тебя», и мои пальцы продолжают рисовать круги на атласе его кожи.
Что ты делаешь, Джесс? — слышу наконец его хриплый голос. — Смерти моей хочешь, не иначе…
Мертвый ты мне ни к чему, — насмешливо улыбаюсь я. — Это было бы каким-то извращением, ты не находишь?!
Он с секунду молчит, словно обдумывая мои слова, а потом глухо сипит в ответ:
Ты знаешь, о чем я говорю… — Поворачивается ко мне с напряженной улыбкой на красивом лице, челюсти плотно сжаты… наверное, боится вцепиться в меня зубами, думается мне некстати, пытаюсь сдержать прижатой ко рту ладонью, рвущийся из глубины счастливый смешок. — Что с тобой, Джесс? Надо мной смеешься?
Отрицательно мотаю головой и, обхватив лицо парня руками, шепчу в самые губы:
Отчасти, возможно… Ты же знаешь, все эти нелепые фантазии в моей голове…
Расскажешь?
Не сейчас, мой милый, — отвожу волосы от его глаз и целую в уголок любимых губ. Он стонет, дыша рвано и натужно, словно страждущее животное… А я всегда была слишком сострадательна, особенно к раненым животным! — Думаю, ты достаточно большой мальчик, — горячо шепчу ему в губы, — чтобы я не шокировала тебя просьбой заняться со мной любовью…
Силы небесные, Джесс?! Я не могу, — выдыхает Доминик возбужденно.
Будь мне восемнадцать, я бы точно на небо разобиделась… Но все дело в том, что восемнадцать скоро будет моей дочери, и потому, перекинув ногу через торс парня, складываю руки на груди в образе строгой учительницы. Его джентельменство выглядит невероятно милым и возбуждающим одновременно, именно таким мне хочется соблазнить его еще больше: осознавать, как самоуверенный красавчик, гарсирующий передо мной своей длинноногой подружкой три года назад, вдруг превращается в робкого школьника приятно, как ни крути! Даже больше: это просто восхитительно.