А понимаешь ли ты, что мне нет никакого дела до твоего брата? — отвечаю я просто. — Ни до него, ни до кого-либо другого, кроме тебя? И если бы ты раньше осмелился спросить меня об этом — я так бы тебе и ответила… — Я замолкаю, наслаждаясь теплом Доминиковой кожи, просачивающимся в меня сквозь ладонь, прижатую к его щеке. Он слегка склоняет голову и трется об нее, как маленький пушистый котенок. — Ты выглядишь уставшим, — констатирую я наконец. — Неужели, действительно, хотя бы на йоту поверил Паулю?
Вы были очень убедительны…
Глупый… Иди сюда! — я скидываю тапочки и забираюсь на кровать, похлопывая по покрывалу рядом с собой. — Не бойся, я не кусаюсь…
Помедлив секунду, Ник тоже неловко скидывает туфли и придвигается ко мне… Несмело, почти опасливо.
Ложись и послушай меня.
Он послушно ложится — большой маленький мальчик, заблудившийся в своих чувствах — и я льну к его спине, положив руку ему на грудь, где наши пальцы привычно сплетаются маленькими зверьками в зимнюю стужу.
Мой любимый… мой дорогой…
Через время (мне трудно исчислять его точными отрезками) я приподнимаюсь и шепчу ему в самое ухо, так что кончики его встрепанной шевелюры трепещут от моего теплого дыхания:
Постоянно думаю о том, что могла бы никогда тебя не встретить, что прошла бы мимо читающего подростка на детской площадке или… мне бы не понравилась выпечка твоей мамы и мы бы не стали с ней подругами, — тихонько хихикаю, как девчонка, — но теперь ты есть в моей жизни, и это мучительно и восхитительно одновременно.
Чувствую, как тело Доминика расслабляется под моими руками, словно стальная пружина, сжатая в глубине его естества вдруг распрямляется… Он так крепко сжимает мои пальцы, что я едва сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть и не вспугнуть его.
Мне знакомо это чувство, — глухо произносит он. — Я целый год прожил словно в тумане, прежде чем меня отпустило… думал, что вывел тебя из своей крови, думал, излечился, уехав на край света, но стоило снова тебя увидеть… — Он двигается, прижимая мою руку к своим губам. — Джесс, ты мой наркотик, болезнь, от которой нет излечения!
Всего лишь час назад я бы все отдала, чтобы услышать эти слова, и от беспредельной нежности, затопившей меня теперь, снова сжимается горло… Доминик поворачивается, ложится на спину… и я прижимаюсь к желанным губам, словно истомленный жаждою путник приникает к источнику воды, его руки мягко обхватывают меня, и я оказываюсь прижатой к его груди.
Эта трепетная близость вызывает дрожь по всему телу и словно взрывает тысячи фейерверков под моими прикрытыми веками. Мы целуемся долго и трепетно: может, несколько долгих лет, а, может, лишь одну крошечную секунду, не могу сказать. Но у этого времени абсолютный вкус счастья…
Не хочу, чтобы ты излечивался от этой болезни, — шепчу ему в губы с легким придыханием. — У меня тот же недуг, если ты еще не заметил…
Он проводит рукой по моим волосам…
Это словно какое-то святотатство, — Ник заглядывает мне в глаза и касается пальцами припухших от поцелуев губ, — я целую жену Юргена, я обнимаю его жену… она вся здесь и только моя…
Ему не следовало этого делать, вспоминать Юргена было неправильно, особенно теперь, когда я лежу в объятиях другого мужчины… Я на секунду замираю и вижу, что Ник понимает свой промах — его лицо утрачивает блаженное, опьяненное выражение, и я снова тянусь к нему за поцелуем, но он уже поднимается с кровати…
Куда ты? Не уходи.
Глаза моего мальчика — мне больно это видеть — утрачивают свою открытость — моя реакция вспугивает его…
— Останься, — прошу я с нежностью в голосе, — ты выглядишь уставшим, не хочу, чтобы ты сейчас садился за руль. — Откидываю край покрывала. — Если, конечно, тебе не надо ехать…
«К Ванессе» хочу было добавить я, но не решаюсь: мысль о ней, ожидающей Ника в своей теплой постели, мне весьма неприятна, если не сказать больше… После всех наших поцелуев мысль о губах Ника на других губах нестерпима, словно ожог!
Он молчит, и я с удовлетворением понимаю, что это мысль о ночевке в моей постели, делает моего мальчика чуточку немым… Главное, он не говорит «нет».
Посмотрю, как там дети, а ты можешь пока ложиться, — кидаю я быстро, чтобы не дать ему времени передумать, и выхожу из комнаты.
Сердце продолжает клокотать… Надрывно и глухо.
Моя дочь сидит на диване в одиночестве и смотрит телевизор. Боюсь, я не сразу замечаю ее, слишком много всего происходит в моей голове…
Мам, — зовет она меня из темноты, пристально всматриваясь в мое лицо, — как ты? Все в порядке?
Где Элиас? Спит? — отвечаю вопросом на воспрос.
Да, я уложила его.
Который час?
Ева хмыкает совсем по-взрослому, так что я невольно краснею. Мы не говорили с ней про Доминика, но, думаю, она и так уже обо всем догадалась….