Но хоть кто-то тебе интересен? Или ты продолжаешь хандрить, а я об этом даже не знаю…
Я испытываю острое побуждение открыться Хелене, рассказать ей о том единственном, кто сейчас занимает все мои мысли… Ах, если бы только это был не ее собственный сын!
Я больше не хандрю, не забивай себе голову. Так что там с этим приглашением? — возвращаю я разговор в первоначальное русло.
Рождество на Штайнплаттенштрассе, как тебе такая идея? — она помахивает конвертом перед моим носом и вытряхивает из него плотный картонный листок с приглашением. — Михаэль Вайс, видите ли, считает Рождество — достаточно семейным праздником, чтобы отмечать его непременно всей семьей, — говорит она мне немного насмешливо.
Не пойму только, при чем здесь я, — отзываюсь я на эти ее слова. — Я там, между прочим, просто работаю…
Нет, ты не просто работаешь в их доме, — возмущается вдруг Хелена, — ты еще и член нашей семьи… почти, так что ты просто обязана пойти туда с нами.
Я не член вашей семьи, Ленни (хотя очень бы хотелось им стать, мысленно добавляю я, снова вспоминая губы Доминика), меня туда никто не приглашал. Тем более Ванесса с некоторых пор невзлюбила меня и навряд ли захочет видеть за своим праздничным столом, — добавляю я тише.
Мне все равно, что она там себе напридумывала, — не унимается подруга, — но не могу же я бросить тебя на праздник абсолютно одну.
Я не одна, у меня есть дети, — я быстро поднимаюсь со стула. — Извини, мне пора идти!
Приглашение Вайсов стало нашим с Хеленой яблоком раздора: ей хочется непременно взять меня с собой, а мне абсолютно не хочется быть незваным гостем, пятым колесом в телеге и… просто смущающим фактором, когда хозяин и служащий оказываются за одним столом. Возможно, Вайсам такое несоблюдение субординации кажется недопустимым…
Джессика, постой! — окликает меня из окна голос Пауля. — Я сейчас спущусь.
Я недоуменно пожимаю плечами и топаю сапогами по земле, отгоняя кусачий мороз.
Парень выскакивает без шапки, в едва накинутой на тонкую футболку куртке и сразу же произносит:
Слушай, Джесс, я хотел тебя кое о чем спросить…
Я тебя слушаю.
Вчера, — он смущенно мнется, избегая моего взгляда, — когда я к вам заглянул, то застал у вас Доминика…
О нет, проносится в моей голове тревожная мысль, он о чем-то догадывается! Возможно, Ева разболтала о ночном дебоширстве Ника… Что делать?
Да, — у меня даже выходит улыбнуться, — явился посреди ночи упившийся вдрызг, все твердил о Дэвиде Лоуренсе, которого я должна непременно почитать… Не знаешь, что бы это могло значить?
Пауль, словно бы приняв некое внутреннее решение, вдруг смотрит на меня твердым решительным взглядом и мотает головой, мол, да, знаю.
Боюсь, это я виноват в его ночном загуле, — говорит он, продолжая сверлить меня взглядом. — Дело в том, что я кое-что сказал ему… кое-что такое, что должно было его пронять, понимаешь?!
Признаться, ничуть, — острожно отзываюсь я, понимая, что этот разговор просто так не закончится. — Может, тебе стоит начать изъясняться со мной напрямую, без всех этих «кое-что»…
Силы небесные, Джесс, я и сам устал от всех этих выкрутасов! — восклицает вдруг Пауль в несвойственной ему манере. — Сколько вы можете кругами ходить друг подле друга и при этом делать вид, что ничего не происходит? Ник любит тебя, и ты это знаешь.
Такого поворота разговора я, конечно, ожидала меньше всего, но вероятность разоблачения оставалась всегда, отнекиваться было бы глупо…
Да, знаю, — отвечаю я просто. — А как давно ты догадался об этом?
Пауль облегченно выдыхает, кажется, он боялся, что я стану отнекиваться и только усложню ему задачу.
Да с самого начала, я думаю, — улыбается он мне чуточку смущенно, — еще тем летом понял, что с братом творятся странные вещи, но до конца так и не разобрался, теперь же… он сразу переменился после встречи с тобой. Это бросалось в глаза, уж извини…
Мы недолго молчим, вспоминая каждый свое, а потом я произношу:
Я тоже его люблю, — и при этом смотрю Паулю прямо в глаза, чтобы уж сразу увидеть его реакцию: добрую ли, плохую ли — все равно.
Быть не может! — Пауль восторженно смотрит на меня счастливыми глазами. — Я думал, мне придется вам по пальцам все объяснять, а вы вдруг и сами прозрели…
Не понимаю тебя, — скептически приподнимаю я бровь.