Послушай, если ты не хочешь об этом говорить…
Я хочу об этом говорить! — выкрикиваю я почти неистово. — Я хочу рассказать тебе, — добавляю уже спокойнее. — Прости…
Ник выглядит несчастным, наверное, не рад, что поднял эту тему, но мне необходимо хоть с кем-то поговорить о случившемся, выплеснуть это из себя, как накопившийся в воспаленной ране гной, и этот мальчик не виноват, что я готова использовать его незнание и искреннюю обеспокоенность, как скальпель.
Иди сюда, — он тянет меня на старый продавленный диван, который стоит у стены в гостиной. Мы садимся, и Доминик накрывает мои ледяные пальцы своими теплыми ладонями… — А теперь расскажи, как вы оказались на дороге в такой жуткий гололед…
И я рассказываю, как нас постоянно заносило на дороге и как Юрген смеялся, уверяя меня, что переобул наш старенький «форд» в отличную зимнюю резину, которой этот гололед абсолютно не страшен, да и водителем он был хорошим, так что я даже расслабилась и стала отзываться на шутки мужа, предвкушая отличный вечер.
А потом на светофоре — мы едва успели отъехать — в нас на всей скорости въехала огромная фура, прямо со стороны Юргена…
Как это произошло? Шофер не справился с управлением?
Это было быстро, — шепчу я только, ощущая жизнь в отмороженных пальцах, которые Доминик отогревает своими ладонями, словно замерзших мотыльков. — Быстро и стремительно, — я слегка ему улыбаюсь. — Мгновение — и вот их больше нет…
Я говорю «их», ощущая горький привкус горечи, обжигающей горло, как кислотой.
Разве с вами в машине был еще кто-то? — следует резонный вопрос.
Ну да, он, похоже, не знает про Карла…
Только я, Юрген и Карл, — отвечаю я тихо, впитывая его удивленный взгляд.
Карл?
Карл был вот здесь, — прижимаю руку к своему животу. — Он умер, так и не родившись…
Ник этого не знает: потрясение и боль написаны на его лице большими размашистыми мазками. Теперь уже я осторожно поглаживаю тыльную сторону его ладони, наслаждаясь бархатистой нежностью тонких запястий…
Я не знал этого, — отзывается он глухим голосом, смотря на мои пальцы на своих руках. — Мне очень жаль, Джессика… Я, действительно, не знал. Как ты все это пережила? — вопрошает он после недолгого молчания. — Как ты можешь продолжать улыбаться?
А я и не улыбалась, — признаюсь я честно. — Долгое время думала, что вообще забыла, как это делается… Но с некоторых пор (с тех самых, как вернулся ты, хочется добавить мне) я поняла, что снова могу это делать.
То ли Доминик умеет читать мои мысли, то ли это просто мои беспочвенные фантазии, только он вдруг касается моей щеки и слегка проводит по ней подушечкой большого пальца — эта скромная ласка отзывается тихой вибрацией во всем моем теле. Становится жарко, несмотря на ледяной воздух в комнате. Мне кажется вдруг, что я могла бы сидеть так вечно: пустая, холодная комната, голые стены, а в центре — Доминик, держащий меня за руку, и ничего больше не нужно для полного… счастья? О, боже, это невозможно.
Едва эта мысль успевает свить маленькое гнездышко в глубине моей души, как Доминик вдруг отстраняется и деловито интересуется:
Так как тебе квартира? Нравится?
Да, думаю, да, — отзываюсь я утвердительно, хотя толком ничего и не видела. Да, мне нравится если и не сама квартира, то ее хозяин, определенно, мысленно добавляю я. Потом спешно прохожусь по пустующим комнатам и снова произношу «да». А Доминик добавляет, что я могу, конечно же, оформить здесь все по моему собственному вкусу, в этом плане у меня полный карт-бланш.
Прощаемся мы у машины, окутывая друг друга морозными всполохами пара при каждом сказанном слове… Мне не хочется прощаться — он не спешит уходить. Почти как в тот вечер у автосервиса… Мы просто медленно леденеем, не смея поделиться своим теплом друг с другом, пока наконец не решаемся расстаться.
Тем же вечером я сообщаю детям о нашем переезде, и всю последующую неделю мы активно пакуем коробки, сортируя массу накопившихся за все прожитые здесь годы вещей.
Хелена, узнав о предложении сына, пораженно ахает: она и не знала, что Гюнтер подарил Доминику квартиру и то, что эта квартира находится почти у нее под боком, она не знала тоже… Называет сына молчуном и зазнайкой.
Впрочем сейчас он стал чуточку мягче, ты не находишь? — любопытствует она тут же с надеждой в своих искуссно подведенных глазах.
Мне хватает ума не выказывать свое смущение слишком явно, маскируя оное укладыванием в одну из коробок плеяды своих любимых книг.
Да, мне тоже так показалось, — бубню я невнятно. — Возможно, ему просто нужно было время, чтобы освоиться на новом месте…
Может, и так, — соглашается Хелена, — только сердце мое так и не лежит к этой Ванессе Вайс. Что он в ней вообще нашел?
Любовь не выбирает, Ленни. Откуда нам знать, что является лучшим для него…
Подруга делает круг по комнате, задумчиво рассматривая корешки моих книг, а потом вновь произносит: