Мы какое-то время просто молча смотрим друг на друга и прихлебываем чай с тортом, и молчание это уютное, согревающее, которое как бы само по себе общение, даже в большей степени, чем слова.
Надолго ли приехал твой отец? — наконец интересуюсь я. Моника сегодня раз сто спрашивала меня об этом, но мне не у кого было навести справки… До этого момента.
Завтра утром его уже не будет… можешь облегченно выдохнуть. Я не обижусь! — посмеивается мой собеседник. — Ты же знаешь, он человек занятой, один свободный день в его плотном графике, это уже почти как незаслуженная милость…
Это ваша первая встреча после твоего возвращения?
Нет, мы уже виделись в Мюнхене, когда я только прилетел, — отвечает Доминик. — А это был, так сказать, официальный визит… к тому же отец не оставляет мечту перетянуть меня назад в Мюнхен. Ванессе эта идея очень даже нравится…
А тебе? — быстро любопытствую я, вдруг пугаясь мысли о доме на Штайнплаттенштрассе без Доминика. Хотя мы почти и не видимся с ним там…
Мне нравится работать с Михаэлем, — отвечает тот просто. — Он хороший человек.
Мы оба молчим, понимая, что скрывается за этими слова Доминика, и я незаметно выдыхаю от облегчения.
Я рада, что ты не похож на своего отца, — констатирую я с улыбкой.
Ник посмеивается, глядя на меня насмешливыми глазами:
Но к тому у меня были все предпосылки, согласись? — он с улыбкой делает глоток чая из чашки. — Помнится, ты постоянно меня за это высмеивала…
Я мгновенно понимаю, о чем он говорит и вторю ему с той же насмешливостью в голосе:
О да, Доминик Шрайбер, помнится до женского пола ты был тоже большой охотник…
Скорее это женский пол был склонен охотиться на меня! — парирует он мгновенно.
Боже, какое самомнение! — со стоном откидываюсь на спинку стула и даже прикрываю глаза рукою. — А ты уверен, что все-таки не похож на своего отца? Такое самомнение враз не изжить.
Я бы сказал, что мне помогли с ним справиться, — неожиданно серьезным голосом произносит молодой человек, и мне чудится в его словах скрытая многозначительность. Это ведь не может быть тем, о чем я сейчас подумала? Но любопытствовать, не я ли стала тем фактором, что так радикально изменил Доминика, было бы еще более самонадеянно, чем даже утверждать свою мужскую неотразимость… Поэтому я задаю совсем другой вопрос:
Почему ты так странно вел себя при наших первых встречах? Мне даже казалось, что ты не переносишь одного моего вида…
Что-то вспышкой проносится в глубине его голубых глаз, но говорит он явно не то, о чем сейчас думает:
Просто глупая блажь, давай забудем об этом, хорошо?
Я согласна киваю, хотя мы оба понимаем, что «глупая блажь» тут вовсе не при чем. Просто есть такое понятие, как тактичность… и мы ей молча уступаем.
Расскажи что-нибудь о своей жизни в Японии, — прошу я наконец. — Уверена, у тебя накопилось много забавных историй!
Доминик смотрит на меня долгим, нечитаемым взглядом.
Извини, Джессика, но я не очень люблю вспоминать то время, — удивляет меня он.
Все было настолько плохо?!
Да нет, Япония и японцы мне даже понравились, просто… я… Почему бы тебе самой не рассказать мне о вашей жизни здесь в эти три прошедших года… Буду рад любому рассказу.
Ник, который не хочет рассказывать, а готов слушать — это что-то новенькое для меня, обычно это он развлекал нас своими веселыми байками. К тому же что могу рассказать ему я: все, что было до трагедии с Юргеном, словно исстерлось из моей памяти, а говорить о грустном я не хочу.
Даже не знаю, что я могла бы тебе рассказать, — тяну я задумчиво. — Мы жили простой обывательской жизнью с ее мелкими заботами и волнениями, ничего сверхъестественного, если подумать…
На самом деле я немного знаю об этом, — пожимает плечами Доминик. — Пауль оказался ответственным корреспондентом и с завидной регулярностью слал мне эмейлы с рассказами о вашей жизни… твое имя частенько в них фигурировало…
Я неверяще мотаю головой, посколько ни о чем таком даже не догадывалась.
Пауль никогда мне не говорил, что пишет тебе о нас, — говорю я Доминику.