Тогда я подхватываюсь и спешу прочь от обоих Шрайберов, которые кажутся такими же разными, как разнятся Индийский и Северно-Ледовитый океаны…
Приятная девица, — доносится мне в спину голос Доминикова отца, — только уж очень строптива… Будь я лет на десяток моложе, то уж задал бы ей жару, будь покоен!
Папа, Джессика — мамина подруга, — говорит ему его сын.
Слышу, как тот презрительно хмыкает.
Я не видел твоей матери последние лет десять, — присовокупляет он к своему фырканью, — так какое мне дело до чувств ее глупых подруг?!
Я наконец захлопываю дверь и отгораживаю себя от обоих Шрайберов этим стеклянным барьером.
Итак, сказать, что я разочаровалась в Гюнтере Шрайбере, значит, ничего не сказать… От Великого и Страшного я ждала хотя бы оледеняющей серьезности в стиле «а-ля Доминик», а получила какой-то пошлый водевиль с самым неприятным послевкусием, заесть которое можно было только вкусностями Хелены.
И вот сижу я в своем «ниссане», который должен меня к этим самым вкусностям поскорее доставить, и битых десять минут безуспешно пытаюсь его завести. Как будто бы мне и без того недостаточно неприятностей на сегодня!
Джессика! — слышу окликающий меня голос Доминика, и вот он уже сам стучит костяшками пальцев в боковое стекло. — Проблемы с машиной?
Опускаю стекло и смотрю на него измученным взглядом — прямо героиня Гете в женском обличьи.
Она не заводится, — отвечаю ему, сжимая руль холодными пальцами.
Давай я попробую. — Мы меняемся с Ником местами: к счастью для моего эго и к несчастью в целом, машина так и не заводится. — Возможно, у тебя сел аккумулятор, — предполагает вдруг он. — Тут недалеко есть автомастерская, еще успеем до закрытия.
Думаешь, мы сможем ее туда дотолкать? — скептически осведомляюсь я, кивком головы указывая на бездействующий автомобиль.
Тот одаривает меня снисходительной улыбкой и велит ждать. Мне ничего другого и не остается! Я пританцовываю от промозглого ноябрьского холода, который так и льнет к моему телу, проникая сквозь плотные слои одежды. Ник между тем подгонят свой «БМВ» и достает из багажника веревку: через пять минут наши автомобили надежно сцеплены между собой, и я сижу за рулем «ниссана», который медленно тащат по дороге, словно упрямого и непокорного мула.
Я договорюсь с мастером, — бросает мне Доминик, когда мы добираемся до автосервиса, — а ты пока иди в кафе напротив и закажи нам чего-нибудь погорячее… Ты уже посинела от холода.
Я благодарно ему улыбаюсь и спешу в указанном направлении, где за большой стеклянной витриной виднеются счастливые — не замерзшие! — люди с горячими, исходящими паром чашками в руках. Похоже, это маленькое несетевое кафе, от по-домашнему уютной атмосферы в котором даже немного становится не по себе, словно ты случайно забрел в чужой дом непрошенным гостем. Но старушка за прилавком так приветливо мне улыбается, что я враз начинаю ощущать себя своей и званой и потому с блаженной улыбкой заказываю у нее две чашки горячего чая и два же куска орехового торта, который она особенно нахваливает… Едва успеваю занять малюсенький столик под картиной с пухлыми ангелочками, как напротив меня плюхается на стул Доминик.
Мне пообещали, что через полчаса твое авто будет полностью функциональным, — сообщает он мне, протягивая руки к горячей кружке с чаем. — Так что можем спокойно наслаждаться теплом… Что ты нам заказала?
Я подаю ему тарелку с тортом и интересуюсь, в чем собственно была проблема.
Как я и думал, твой аккумулятор приказал долго жить. Не помнишь, когда вы меняли его в последний раз?
Я смотрю на парня большими, испуганными глазами и выдаю что-то о том, что такими вопросами обычно занимался Юрген, сама же я полный профан в автомобилях. Упоминание имени мужа действует на нас чуточку угнетающе: я это вижу в глазах Доминика и ощущаю сама… К счастью, мой спутник первым прерывает повисшее было молчание:
Джессика, я собственно хотел попросить у тебя прощение… за моего отца, — говорит он мне, неловко комкая салфетку. — Я видел, что он позволил себе сегодня в оранжерее… Мне очень жаль, извини.
Я смотрю в его смущенное лицо и вдруг понимаю, что наслаждаюсь этим моментом.
Тебе не стоит за него извиняться, — невольно расплываюсь я в улыбке, — родителей, как известно, не выбирают. А досталось, между прочим, не только мне одной: твой любвеобильный отец успел даже Монику довести до слез своими неуместными приставаниями… он, знаешь ли, умудрился потискать ее за грудь, — закатываю глаза. — Так что, как видишь, я еще легко отделалась…
Доминик качает головой и даже прикрывает глаза в явном смущении.
Мне жаль, — повторяет он снова, и я не могу не веселиться, видя красные пятна на его щеках.
Ты уж извини, конечно, Доминик, но теперь я буду называть твоего отца не иначе, как Мистер Шаловливые Ручки.
Мы оба улыбаемся, и я знаю, что ему также легко и хорошо со мной, как и мне с ним в этот самый момент… Мне неожиданно хочется протянуть руку и потрепать его, например, за плечо, мол, ничего, парень, все в порядке. Хочу сказать ему, как рада, снова видеть прежнего улыбающегося Ника, но он опережает меня такими словами:
Как приятно снова видеть твою улыбку, Джессика. Мне ее, действительно, не хватало…
Немного смутившись, я отвечаю:
Поверь, я только что думала о том же, только в отношении тебя.