Так вот, на работу в это утро я иду в самом приподнятом настроении — ну да, жду незабываемой встречи! Думаю, вы уже и сами догадались об этом. Я как раз собираюсь войти в небольшой чуланчик, заменяющий нам с девочками гардеробную, чуланчик, в котором, соответственно, хранятся орудия нашего нелегкого труда: швабры, тряпки, пылесосы и разные чистящие средства, когда оттуда высовывается перепуганное личико Моники с черными разводами от туши, превратившими ее обычно прелестное личико в жуткую плаксивую маску, и опасливо оглядывается. Заметив меня, девушка облегченно выдыхает и почти кидается мне на шею…
Что с тобой приключилось? — любопытствую я, пораженная ее видом. Та быстро затягивает меня вовнутрь и захлопывает дверь…
Этот гость, для которого я вчера — дура! — спальню вылизывала — полный козел! — припечатывает она с ходу. И столько праведного огня в ее больших серых глазищах, что я не могу своей юной помощницей не залюбоваться! Она-то и без того очень симпатичная девчушка с довольно миленьким и приятным личицом, но сейчас она просто Жана Д'Арк местного разлива…
Вот так просто — раз! — и козел? — я пытаюсь сдержать рвущуюся наружу улыбку. Но Моника на мою «шпильку» не реагирует, только сцепляет руки в замок и говорит:
Я, значит, иду утром, как прилежная девушка, порядок в спальне у гостя навести, думала, они с хозяином на кухне французские тосты уминают, — тут она для полноты эффекта натужно всхлипывает, — а этот… этот… гость, — ей явно хочется применить словечко покрепче, но она сдерживается, — оказывается в дУше был… Я только за край одеяла взялась, чтобы встряхнуть его хорошенько, а этот… этот гость возьми и схвати меня сзади за… за грудь в общем…
Я округляю глаза — не могу поверить в услышанное.
Я начала вырываться, а он мне, знаешь, что говорит: ты, говорит, такая сладкая девочка, что я, пожалуй, готов осчастливить тебя своим вниманием! Беее… — И Моника так точно изображает рвотный позыв, что я абсолютно неуместно прыскаю со смеху..
Так тебе удалось от него избавиться? — уточняю я на всякий случай.
Боюсь, я нанесла мощный удар в область его мужского достоинства! — хихикает она вместе со мной.
Так чего же тогда слезы льешь? — удивляюсь я.
Так обидно же, Джессика! — восклицает она с достоинством. — Был бы он еще хотя бы вполовину так хорош, как его сын… Доминик то есть, — смущается девчушка, — так нет же, этой старой мумии уже лет под шестьдесят, наверное, не меньше. — Потом мечтательно накручивает свой светлый локон на указательный пальчик и добавляет: — От Доминика я бы, пожалуй, и вырываться не стала… Жаль только, он рукам воли не дает.
При упоминании имени Доминика я испытываю странное колющее чувство в области сердца, даже горе девушки перестает казаться таким уж значимым — подумаешь, похотливый старик потискал ее за грудь. Вот уж проблема… Собственная реакция ужасает меня, и я кидаюсь обнимать горемыку.
По-любому, я его больше видеть не желаю, — припечатывает та капризно, — руки он, может, распускать больше и не станет, но мало ли чего может хозяину про меня наговорить… Мне место терять не хочется.
Таким образом, когда месье Рошель просит одну из нас подать кофе в оранжерею — сделать это предстоит именно мне…
Месье Шрайбер знать толк в хороший кофе! — страшно коверкает немецкий повар-француз. — Ты отнести ему сразу целый кофейник…
Кофейник так кофейник, думаю я, подхватывая поднос с кофейными принадлежностями. Я наконец-то увижу отца Доминика и мне все равно, будет ли при этом у меня в руках кофейник или грязная половая тряпка… Я ведь не замуж за него собираюсь.
На подносе две кофейные чашки, размышляю я по дороге, значит либо Ник, либо Михаэль находится сейчас с ним — по крайней мере, моей добродетели ничто не угрожает, веселюсь я, толкая стеклянную дверь оранжереи…
Гюнтер Шрайбер сидит в плетеном кресле и читает газету — это первое, что я вижу, направляясь к кофейному столику, и пока он занят этим крайне важным для него делом, я позволяю себе хорошенько его рассмотреть… Ну, не мумия, конечно, думается мне сразу, но мужчине явно хорошенько за пятьдесят, а для двадцатилетней девчушки это практически глубокая старость, лицо несколько одутловатое, явно свидетельствующее об излишествах, в которых тот себе не привык отказывать, но волосы по-прежнему густые, хотя и посеребренные сединой… Есть что-то пренебрежительное во всей его царственной позе праздного гуляки, которую он сейчас на себя напустил, и я понимаю, что Гюнтер Шрайбер мне не нравится… То ли Хелена виновата в этом моем предубеждении, то ли я сама дошла до подобного отношения простым беглым взглядом — сама не берусь судить. Только вот я ставлю поднос на стеклянный столик и собираюсь было молча ретироваться, как мужчина вдруг вскидывает на меня свои почти прозрачные, голубые глаза и произносит… с ленцой так произносит:
О, новая девочка! Чудесно.
За девочку, конечно, спасибо, отзываюсь я мысленно, но вот всего остального лучше бы не надо…
Месье Рошель просил передать вам кофе, — произношу я невозмутимым тоном, и меня награждают заинтересованным взглядом. — Могу еще быть чем-то вам полезна?
Ох не нравится мне эта его улыбочка! Ощущаю себя черной рабыней на невольничьем рынке, которую оценивает будущий хозяин… Мерзкое чувство.
Налей мне чашечку кофе, дорогая, — произносит тот с той же ленивой интонацией. — Боюсь, я в этом не очень силен…
Послушно выполняю его просьбу и едва успеваю поставить горячий кофейник назад на поднос, как ощущаю руку старого развратника, вспорхнувшую на заднюю часть моего колена и слегка скользящую вверх…
— Добавь сливок, пожалуйста!
Замираю ровно на секунду, а потом послушно вливаю в горячий кофе сливки, попутно размышляя о том, вылить ли мне этот напиток в область его паха или огреть этим самым кувшинчиком из-под сливок по его бессовестной макушке… Мужская рука между тем проскальзывает чуть выше по ноге мне под юбку, и я поднимаю чашку с кофе, намереваясь уже пресечь подобные вольности в самом их корне (кошусь на серые брюки распутника с мстительным блеском в глазах), и тут дверь в оранжерею снова распахивается, и на пороге появляется Доминик…
Отец, я нашел папку с бумагами по… нашему делу, — заканчивает он, прекрасно видя, как рука отца сначала замирает на моей ноге, а потом преспокойно падает назад на его же колено.
Ваш кофе, — невозмутимо провозглашаю я и протягиваю Гюнтеру Шрайберу чашечку с названным напитком. — Будьте осторожны с горячим…
Он кидает на меня стремительный взгляд, а потом машет рукой, словно прогоняет назойливую мушку. Доминик подходит и садится рядом с отцом в пустующее кресло.
Спасибо, Джессика, — обращается он ко мне, и я вижу, насколько ему неловко смотреть мне вглаза.