— Неа, я щас в уборной комнате. — Улыбнулась я своей находчивости.
— Нашли, девки, где мужика себе привораживать. Вот, мы в свое время в бане привораживали….
Неожиданно, за стенкой соседней кабинки послышался хриплый голос нашей пенсионерки Марии Ивановны. Оказывается, она все это время была в туалете и все слышала. Черт.
— Я перезвоню. — Тут же бросила трубку и бросилась бежать из уборной.
Ну, все, Мария Ивановна теперь точно всем все расскажет. Наверное, буду менять место работы.
— Ольга Геннадьевна, где вас все утро носит? Вы смотрели на часы, сколько уже времени?
— Да, Геннадий Павлович, девятый час. — На всякий случай, чтобы удостовериться во времени, я взглянула на свои миниатюрные, дешевенькие часики. Блин, стрелки стоят.
— Десятый час, — поправил меня непосредственный начальник нашего миниатюрного архивного отдела, — десятый час, Ольга Геннадьевна.
— Простите, Геннадий Павлович, у меня сели батарейки на часах.
— А телефон тебе на что? Ну, да ладно, я все утро тебя ищу не для того, чтобы отчитывать здесь. — Лицо седовласого мужчины немного смягчилось, темные, густые брови легли в одну ровную линию и его тонкие губы легонько разжались — все говорит о том, что мужчина больше не злится на меня, за мое ничем не оправданное опоздание. — Зайдите в мой кабинет и по пути захватите все свои личные вещи, ничего не забывайте.
— Что?! Вы меня увольняете за то, что я впервые опоздала на работу? Но как вы можете меня вот так просто уволить? Я всегда работала добросовестно, часто оставалась допоздна, выполняла все, что вы мне говорили и всегда вовремя. И сейчас вы меня увольняете? — Комок обиды застрял в горле, я почувствовала, как слезы медленно стали наворачиваться на глаза, и голос задрожал.
Я положила свои три счастливые, полные годы молодости на эту работу, трудилась как Папа-Карло с ненормативным графиком, была честна и верна этой компании, и меня увольняют? Не справедливо….
— Ольга Геннадьевна, для начала успокойтесь и объясните мне, с чего вы взяли, что я вас увольняю?
— Но вы же сами сказали мне собрать все свои вещи.
— А разве вещи собирают только при увольнении? В вашу умную головушку не приходит больше никакая мысль? Так, Ольга Геннадьевна, не тратьте мое время зря, мне еще подниматься на пятый этаж, с отчетом к генеральному. Так что, жду через пять минут в своем кабинете.
Что Геннадий Павлович хотел этим всем сказать? К чему эта секретность? Что, не мог мне сейчас обо всем рассказать? Зачем так жестоко терзать меня ожиданием?
— Что, допрыгалась козочка? Увольняют тебя, бесстыжую? — На глазах у изумленных коллег, я выгребла все свои личные вещи (канцтовары, запасную косметику, фотографию с родителями и бывшего парня, так и не нерасставленные талисманы любви, данные Юлей) в одну большую бумажную коробку, когда ко мне подошла Мария Ивановна. — Так-то вот, бегать за чужим, занятым мужиком. Поделом тебе.
Эх, наш «добрый» Божий одуванчик — Мария Ивановна.
— Не понимаю, о чем вы, Мария Ивановна? — изобразила непонимание я, смастерив на лице равнодушную гримасу. Хотя, если честно, до жути как мне сейчас перед ней стыдно за свой проступок в уборной.
— Ой, не понимает она. — Съехидничала женщина. — Что ж ты не Геннадия Павловича привораживала? Поди, так бы не уволил тебя.
— О вас думала, Мария Ивановна. Ведь никому не секрет, как вы по нашему начальнику сохнете.
Мария Ивановна тут же потупила свой взгляд, отвела глаза в сторону, и впервые не ответила мне каким-нибудь едким словцом, так как последнее слово во время нашей ссоры всегда оставалось за ней. Значит, я попала в точку — Мария Ивановна влюблена в нашего уважаемого и, кстати, женатого, Геннадия Павловича.
— Оривидерче! Не скучайте по мне так сильно, сюда я больше не вернусь, и ухожу от вас совсем не далеко. Меня повысили и переводят наверх, поближе к начальству. А вам я желаю лишь удачи!
Ох, как грандиозно я ухожу, так торжественно, прям на зависть всем коллегам. И, кажется, я чуточку переиграла. Какой нафиг верх? А почему не на первый этаж, где одни лишь уборщики, и комфортного рабочего стола-то и вовсе нет? Черт дернул за язык, сказать всем, что меня повысили.
Ослабленными от нервов ногами, я побрела в кабинет Геннадия Павловича, где собственно будет решаться моя дальнейшая судьба, и именно от него будет зависеть мой план на оставшийся, сегодняшний день: или я сегодня в гордом одиночестве напьюсь с горя и со стыда, а завтра в первую половину дня проведу в постели с мучительной болью в голове, так, что умереть захочется, и банкой рассола, или культурно выпью шампанского в кругу самых близких и преданных мне людей. Итак.
— Геннадий Павлович, можно? — Тихонечко постучалась и сразу же приоткрыла дверь его кабинета.
— А, Ольга? Входи-входи.
Я послушно вошла, виновато повесив зачем-то голову, оставила коробку с вещами у входа, и, дрожа всем своим телом, подошла к шефу.
— Давайте так, Геннадий Павлович, если вы меня решили уволить — то скажите об этом сразу, прямо сейчас. Не нужно меня мучать перед казнью.
— Вот ведь, упрямица. Снова включила свою кассету? Так, садись, давай поближе ко мне и ознакомься с этими документами. Если что будет не понятно — спрашивай.