На несколько мгновений задержалась у входа, сверля взглядом спокойно вздымающуюся спину мужчины и попыталась привести дыхание в норму, чтобы он не видел, насколько я нервирую сейчас. Ноги, кажется, переставали меня слушать, желая унести отсюда подальше. Наверное, поэтому первый шаг был настолько тяжелым и слабым.
Второй…
Четвертый…
Восьмой…
— Что это все значит?! — спросила настойчиво, уже забыв обо всем.
Встала напротив и на секунду замерла, улавливая каждое, даже самое незначительное изменение в мужчине. Недельная щетина закрывала половину лица, синие круги под глазами… Потухший взгляд… Тонкая полоска губ…
Дыхание моментально сбилось вновь и даже забыла, зачем сюда пришла. Максим был очень подавлен и перед тем, как он снова надел на себя маску жестокого человека, я успела рассмотреть, насколько он был подавлен и разбит… Но следующие слова, окончательно добили меня и даже не смысл фразы, а то насколько его интонация была пропитана ненавистью и брезгливостью….
39
— Ты все еще здесь? — изрек Максим, даже не поднимая на меня взгляд своих глубоких глаз.
Это мое сердце почему-то прыгало в груди от нашей первой встречи за эту длинную неделю. Сложилось такое впечатление, что не прошло этих пяти дней, Романовский полностью здоров и уверен в себе и сейчас пройдет еще секунда и он встанет, чтобы вновь возвышаться надо мной, показывая свое превосходство. Как будто я была кем-то, кто путается под ногами и это начинало откровенно раздражать мужчину. Что он такое говорит? Ему совсем эта чертова гордость затуманила глаза? Неужели он не видит, что впервые я уходить не хочу?
— Конечно здесь. Почему ты приказал отправить меня домой? — я искренне удивлялась и до конца поверить не могла, что Максим так легко сможет меня отпустить. Хотя… С чего это я делала такие выводы?
Внезапно из губ Максима сорвался насмешливый вздох, а на лице медленно выросла искренняя ухмылка. Сейчас впервые за все время почувствовала себя использованной и грязной. Я хорошо помнила это выражение лица. Именно так он всегда смотрел на тех девушек, которыми пользовался одну ночь и те наивно надеялись на продолжение. Полная брезгливость вперемешку с долей жалости. Убийственный выстрел мне в грудь. Если словами можно соврать, то «глаза — зеркало души». Внутри груди что-то больно кольнуло, но проигнорировав это, продолжала ждать ответ на свой вопрос.
— Потому что ты больше мне не нужна. У всего есть свой срок годности, даже у тебя, София…
Ни один мускул на его лице даже не дрогнул в тот момент, пока я глотала судорожно ртом воздух, пытаясь переварить услышанное. Если еще несколько минут я была уверена, что Максим хочет оттолкнуть меня только из-за своего состояния, то сейчас, услышав эти слова, моя уверенность рассыпалась по полу мелкими осколками.
Мужчина даже глаз ко мне не поднимал, словно я не стою этого. Словно выглядела сейчас слишком жалко для него. Словно, все что говорит — чистая правда…
— Что… что ты такое говоришь? — тихо прошептала я. — Ты специально отталкиваешь меня, да? Если это так, то не бойся открыть передо мной свое настоящее лицо, без этой чертовой маски безразличности и непоколебимости! — последнюю фразу я почти прохрипела, сорвавшимся голосом, игнорируя боль в груди от обиды, но была резко остановлена искренним смехом Романовского.
— О чем ты говоришь, девочка? — наконец-то произнес он с таким ядом в голосе, что я поежилась, прекращая дышать. — Неужели ты еще не поняла, что кроме секса ты ни для чего не была нужна мне? А хотя и для этого уже не годишься. Деньги на первое время у тебя будут, а сейчас… Проваливай отсюда.
— Зачем ты говоришь эти мерзкие слова, Максим?! Я не понимаю! — откровенно кричала я, уже не сдерживая слез.
Даже не услышала, как в палату вошел третий… Максим что-то сказал ему и вот, меня взяли под руки, крепко держа и выводя из комнаты. Последние слова Романовского нанесли мне окончательный удар.
— Больше не появляйся в моей жизни, а если тебе нужны деньги, то лучше найди себе хорошую работу.
Все что происходило дальше, было словно за какой-то прозрачной завесой. То ли из-за слез, то ли из-за нервного срыва перед глазами все расплывалось, а грудь сдавливало в больных тисках. Максим говорил так искренне, что я впервые отмотала все назад, чтобы понять, что каждое слово — искренняя правда. Хотя бы раз в жизни он, не то чтобы говорил мне о чувствах, Максим вообще когда-нибудь хорошо относился ко мне? Хотя бы раз смотрел на меня не с высоты своего роста, как на мелкую надоедливую девчонку? Все о чем я думала — плод больной фантазии. Я видела то, что хотела видеть в этом жестоком человеке, что уже не первый раз разбивал мне сердце…
40
Месяц спустя…
— Максим Александрович, это, конечно, не мое дело, но вы без Софьи Андреевны закапываете себя глубже в могилу… Она смогла бы помочь. — внезапно Давид оказался возле, а Максим лишь чертовски хотелось закрыть ему рот, ведь головная боль не давала даже нормально дышать, не то чтобы спорить с кем-то. В последнее время Давид позволяет себе слишком много, «суя» нос не в свои дела.
— Да, ты прав — это не твое дело. — пробурчал в ответ Романовский, мазнув небрежным взглядом по просторному кабинету, полностью заваленному всяким мусором.
Где эта чертова уборщица? За что ей деньги платят? Сейчас его интересовало только одно — виски. Нет, Максим внешне не сломался. Он все также держит в своих руках весь клан, став, скорее всего, еще жестче. Но бывают моменты, когда такая скала, как Романовский не выдерживает и случаются вот такие «вечера», когда в доме не остается никого, кто бы мог видеть эту чертову слабость. Да, он признал это, когда боль внутри становилась такой бешеной, что хоть на стену лезь. И проблема в том, что мужчина даже не знает, что так сильно его выбивает из колеи: то, что Романовский стал никчемным инвалидом или то, что рядом нет Софии? Дать себе окончательный ответ, что задевает больше всего не может, но точно знает, что эта убийственная смесь когда-нибудь да уничтожит его. Сейчас же он будет перешагивать через себя, чтобы попросту держаться на плаву.
Смог Максим окончательно отпустить Софию? Нет, пусть мужчина будет слабаком, но даже представить, что она может быть с кем-то другим — разрывала изнутри. Он, словно маньяк следил за каждым ее движением, ночами смотрел сквозь монитор, как спит, или банально принимает душ, или готовит на кухне. Приставил к Софье охранников, чтобы знать о каждом шаге и каждом вздохе. Если еще полтора месяца назад мужчина был уверен, что может дать девочке все, то сейчас ее не было смысла держать возле жалкого инвалида. Если бы еще был шанс на то, что он встанет… Слова врача упорно повторялись в голове:
" — Максим Александрович, я буду с вами предельно честен: после таких травм не все выживают, не то чтобы могут опять встать или ходить. Если каждый день соблюдать строгую диету и тяжело тренироваться, то шанс на восстановление равен десяти процентам. Это не значит, что вы должны опускать руки. Никто не знает, может это как раз ваш вариант.»
Если бы был шанс на выздоровление, на то, что Максим сможет вновь гарантировать девочке безопасность и комфорт, она бы сейчас была здесь. В его объятиях. Легче было ее оттолкнуть, нежели видеть в глазах жалость. Он, итак, завинил перед ней своим поведением, не успел извиниться, а сейчас… Уже поздно.
Он сможет ее отпустить только не сейчас. Максим, скорее всего умрет, чем позволит кому-нибудь приблизиться к девушке. Пусть она его ненавидит, пусть проклинает и тайно каждую ночь просит о его смерти. После того, как мужчина окончательно убил какие-либо чувства к себе, уже и не надеялся на что-то большее. Черт, как же резко изменилась ВСЕ за это время. Жизнь пошла под откос.