Да, именно оно было необходимо как никогда. Стоя у автомата я снова задумалась о том, что будет «после». Сейчас важнее всего, то, чтобы Максим был здоров, но вопрос о том, что будет после этого, не давал мне покоя все время, больно терзая душу. В любом случае, я уйду, но, как говорится, здесь две стороны медали. С одной — желание возвратиться к прежней жизни, хотя после прихода Романовского, она никогда уже не будет прежней, но с другой — будет ли правильно бросить его в такой момент?. Нет, я уйду лишь тогда, когда убежусь, что с Максимом все будет хорошо… Но что-то гложет меня изнутри… Какое-то тревожное неспокойное чувство.
Запускаю ладони в волосы, немного оттягивая пряди и упираюсь лбом в прохладную поверхность. Что сейчас творится с моей жизнью? Еще каких-то пару месяцев назад я думала, чем займусь после окончания университета, куда поеду на отдых или, как сильно хочу семью и чтобы детки бегали, громко крича. А сейчас что? Сейчас я не знаю, что будет завтра…
Возвращаюсь как раз в тот момент, когда Давид выходит из палаты. Он не сразу успевает сменить настоящее лицо на маску сдержанности и я вижу, насколько он поражен, увиденным. Под глазами появились мешки, а взор растерянно метался по мне.
— Вот, держите. — протягиваю ему бумажный стакан, получая в ответ рассеянную полуулыбку.
— Спасибо. — делает глоток и пока мы отходим к окну, говорит: — Сколько вы уже не спали?
— Давид, я не усну, пока врач не скажет, что будет с Максимом. Он… он на самом деле в тяжелом состоянии, а еще эти медсестры ничего не могут сказать о его здоровье…
Мужчина снова пристально смотрит на меня, заглядывая глубоко в глаза, кажется, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Проходит целая вечность, прежде чем он снова начинает говорить. Лучше бы молчал…
— София, вы будете нужны ему… — хмурит брови.
Ничего не ответив, я поворачиваюсь к окну. Нет, он пытается сделать то, чего боюсь больше всего — переубедить остаться. Думаю, Давид очень проницательный и понимает, что я уйду, ведь, как бы цинично не звучало, но это самый лучший шанс. Я сама пребываю на грани от того, чтобы забыть все, лишь бы с Максимом было все хорошо. Эта грань очень тонкая, но чертовский ощутимая. Словно черное и белое, добро и зло, огонь и лед.
Через некоторое время, мужчина отходит подальше, разговаривая по телефону, а еще через десять минут к нам подходит врач. Выглядит мужчина на самом деле, очень устало: глубокие морщины, синяки под глазами, тонкая линия губ. Мне не хочется думать о том, что это из-за новости, которую он сейчас скажет. Пока иду вместе с Давидом ему на встречу, успеваю накрутить себя так, что сердце колотит с бешеной силой.
Давид первым заводит диалог, начиная с дежурных фраз, которые я еще понимаю. Что-то о счете за лечение и самых лучших условиях, которые здесь могут быть. Спрашивает о возможности транспортировки заграницу и подобном. И когда затрагивает тему, состояния Максима, я затаиваю на самом деле дыхание, переставая дышать. Все вокруг сосредоточивается на голосе пожилого мужчины и даже биения сердца не слышно. Стараюсь оценить его эмоции, чтобы понять, что нас ждет, но многолетний опыт помогает ему держать маску сдержанности и непроницаемости. Матерюсь в уме…
Деовчки, эту главу я писала особенно легко. Сегодня наконец-то определилась с кульминационным моментом и развязкой истории. Нет, еще не скоро будет конец, ведь наших героев ждут новые испытания на пути к щастью… Надеюсь, заинтересовала вас и надеюсь, что вам понравится. В зависимости от того, во сколько прочитаете эту главу, желаю спокойно ночи/ продуктивного дня/ доброго утра. Какие ваши предположения о развитии сюжета?)
37
Врач что-то очень долго объяснял нам, иногда хмурясь при этом. Какие-то слова я смогла понять: «серьезно», «операция», «поддержка»… Пазл в голове складывался с трудом, но посмотреть на Давида боялась больше всего. Увидеть его эмоции было слишком просто. Он скажет правду — уверена, но вопрос в том, как повлияет на меня эта самая горькая правда…
Давид еще некоторое время о чем-то разговаривал с мужчиной, а потом они оба скрылись за дверью кабинета. Оставалось только нервно мерить шагами пространство. Казалось, Давид был там целую вечность и в тот момент, когда он наконец-то вышел, меня уже потряхивало от того, как успела себя накрутить.
Сразу же подбежала к мужчине, пытаясь что-то разглядеть за маской безразличности. Нет, его лицо, как всегда, было непроницаемым, и это сейчас раздражало больше всего.
— Давид… — стараясь унять дрожь в голосе, произнесла я. — Только правду.
Мужчина смерил меня долгим пристальным взглядом, будто размышлял, готова ли я услышать ту самую правду. Если сейчас вспоминать события, то на самом деле, все поняла именно по этому взгляду. Следующие слова лишь добили меня, ведь я была итак без сознания.
— М-м-м, кроме переломов руки и тазовой кости, у Максима Александровича внутреннее кровоизлияние и тяжелое сотрясение мозга… — Он резко замолчал, видимо оценивая мою реакцию.
На самом-то деле, я стояла неподвижно с каменной маской на лице, но то, что творилось внутри, невозможно описать ни одним словом, ни на одном языке в мире. Впервые в жизни я почувствовала такие яркие эмоции. За маской непроницаемости, прятался целый ураган, способный разрушить все на своем пути, а на его пути встала именно я…
— Но ведь это излечимо и не смертельно… — шепчу, от того как сильно сел голос.
— Да, конечно, София, это все излечимо, но… — замолчал. — Это не все…
— Скажите это уже, Давид.
— У него сломан позвонок и необходимо сделать сложную операцию. — понизив голос до неузнаваемости, Давид продолжил. — Очень маленький процент того, что он вновь сможет ходить…
Все, что могла сделать — громко выдохнула. Почувствовала, словно душа вылетела из тела, и смотрела на меня со стороны. «Очень маленький процент того, что он вновь сможет ходить…» — продолжало набирать громкости в моей голове. Как я смогу бросить его в таком состоянии? Как уйду, не терзая совесть своим поступком? Но смогу ли забыть то, что было, то что он сделал? Смогу ли помогать ему без желания сделать так больно, как было мне?
Я все продолжала молчать, смотря на мужчину, словно он говорил на другом, непонятном мне языке. Дышала громко и со свистом.
— Что дальше? — совсем растерянно спросила, хотя уже сама знала ответ от себя.
— Операция.
***
Прошло три дня…