— Зависимость от кофеина? — спросил мистер Коннели.
Я посмотрела на напитки, — О, нет. Один для папы.
Он кивнул, — Что ж, приятного дня, Кейденс.
— И вам тоже, — и я позволила своим глазам лишь на миг задержаться на его лице. Он выжидающе смотрел на меня.
— Спроси его! — кричал мой разум. — Просто сделай это, пока не струсила!
Но я не смогла и вместо этого поспешила к выходу из кофейни.
***
Мой отец. Мне было не дозволено ненавидеть его, потому что я вполне уверена, это был грех. К тому же, почитание родителей было единственной заповедью, которая шла вместе с обещанием: повинуйся им (что, как я понимаю, включало любовь к ним) и ты проживешь долгую жизнь. Мне хотелось прожить долгую жизнь, поэтому мне приходилось следовать этому правилу.
Но папа не облегчал мне задачу. На самом деле, это не правда. Он облегчал большую часть моей жизни до того, как я очутилась за решеткой. Не могу винить его за злость на меня, но я могла бы пожаловаться, что спустя месяцы, когда я показывала ему, как изменилась, я всё ещё не могла сделать многого, например, поехать на заправку, чтоб заполнить бак, без того, чтобы позвонить ему.
Не знаю, почему я так хотела его прощения, больше, чем чьего-либо ещё. Может потому, что он всегда смотрел на меня немного иначе, чем на Оливера. Я была типичной перворожденной: зрелой, неизменно послушной. Я никогда не задавала родителям вопросы. Я делала, что говорили. Я стала ответственной в юном возрасте и повзрослела быстрее, чем мои сверстники. Мои достоинства заслужили мне уважение.
Теперь же отец смотрел на меня иначе. Я не была хорошим подростком. Я была просто подростком. Думаю, для него это стало скорее разочарованием, чем ещё чем-то. Ему не хотелось иметь обыкновенную дочь. Ему хотелось необыкновенную. А я такой не была. Я была несовершенна, с не до конца развитым сознанием, обычным подростком, совершающим ошибки. Полагаю, теперь папа перенаправил свою энергию на Оливера в попытке переплавить его в то, чем я быть не смогу: идеальным супер подростком.
Я завезла папе его кофе и задержалась ненадолго в его офисе. Он был бухгалтером, его мир был наполнен числами. Внезапно меня осенило, что папа вполне мог бы предложить мне помощь с матанализом. Он был математическим гением. Так почему же он не предложил? Не то, чтобы я жаловалась. Дополнительные занятия были причиной трех дней в неделю на машине. Но почему он не спросил, не нужна ли мне его помощь?
— Не трогай это, Кейденс, — услышала я позади. Я замерла, палец завис над иголкой кактуса.
— Почему?
Папа сел за свой стол:
— Во-первых, потому что я так сказал. А во-вторых, потому что ты поранишься.
— Я не собиралась пронзать им свой палец, — ответила я, усмехаясь.
Это был огромный шип – около трех дюймов длиной – и я просто хотела увидеть, насколько колючий кончик. У меня не было в планах калечиться, но на мгновение я вообразила себя Спящей Красавицей, готовой коснуться спицы веретена, моя отчаянная надежда заснуть глубоким сном и испариться из реальности.
— Ты домой собираешься? — спросил папа.
— Пытаешься от меня избавиться? — легко ответила я.
— Я занят, Кейденс.
— Знаю.
Боже, я и впрямь не нравилась ему сейчас. Что ж, подумала я, сейчас такой же подходящий момент, как и любой другой.
— Почему я хожу на дополнительные занятия, если ты и сам мог бы помочь мне с математикой?
Папа прочистил горло.
— Что?
— Ты весь день работаешь с цифрами, — продолжила я. — Почему ты не предложил мне помощь?
Папа выглядел раздраженным и неловко поерзал на стуле.
— Ты не просила.
Довольно справедливо. Но мне хотелось произнести слова, пока у меня хватало на это смелости.