Я наблюдаю за Марусей, что уплетает макароны с сыром, и смотрит в этот момент мультики. Не очень полезно — но ребенок улыбается, и съедает все до крошки — а значит ляжет спать сытой и довольной.
А что еще нужно маме, кроме этого?
Я замираю, боясь спугнуть вдохновение, и даже не беру в руки ноут, а хватаю блокнот с ручкой. Быстро строчу только что пришедший в голову заголовок — и затем накидываю ключевые мысли, из которых сегодня ночью должна родиться статья.
Я ведь сама мама, верно? Работающая. Вечно занятая и уставшая. И я знаю, чего на самом деле боятся такие-же. И что написать, чтобы дать понять — вы не одиноки, и не плохие, и совершенно точно не хуже других мам…
Я укладываю Марусю, а затем пишу половину ночи, тихо радуясь словам Рената, своей дочке и опыту, который помог мне, кажется, найти то, что нужно.
А затем засыпаю. Впервые спокойно — и сплю оставшуюся половину ночи под привычный испанский голос в наушниках, не просыпаясь до самого будильника.
Глава 11
Настена
— Так, давайте начнем. Твою мать, где Аллаев?
Александр Дмитриевич широким шагом проходит к своему креслу, и оглядывает совещательный зал. На самом деле, его вопрос мог бы содержать поменьше нервов — из пяти совещаний Максим опаздывает стабильно на два.
Правда, всегда по какой-то веской причине, поэтому по-настоящему выговорить ему за это никто не планирует.
— У него интервью сегодня на утро, — сообщает Сережа Косоруков, юморной дядька под сорок, и, кажется, один из тех, с кем много общается Максим, — уехал в какой-то институт, предупреждал, что опоздает.
— Как интересно, что Аллаев предупреждает кого угодно, но не непосредственного руководителя, — хмыкает главред, но честно, истинного недовольства я в его словах не нахожу. — Как-то у всех работа есть, но остальные умудряются распределить ее на весь остальной отрезок дня, кроме летучки.
Александр Дмитриевич качает начавшей седеть головой, а меня внезапно прошибает догадка.
Летучка. Единственное место, где мы с Максимом пересекаемся. Неужели он делает все это, только лишь бы не видеть меня?
Или моя крыша молча покинула чат в связи с недосыпом и искалеченными нервами?
— Ладно, давайте уже начнем. Листьев, ты первый.
Ренат спокойно поднимается, в идеально отглаженной рубашке и узких джинсах. Залаченные наверх волосы, чистая сияющая кожа, улыбка — все это у мужчины присутствует, кажется, всегда, и я ни разу не видела его грустным. Или даже хоть чем-то озабоченным…
Господи, и почему я думаю об этом с какой-то непрошибаемой тоской по совершенно, просто в корне другим привычкам?!
Летучка идет своим чередом, а я молча слушаю, сжимая под столом блокнот. Сегодня на мне простое, теплое платье с вязаным воротом — оно не облегает, но смотрится хорошо, и придает уверенности в самом страшном дне за последнее время.
Господи боже, и почему сегодня все «отстреливаются» так быстро? Это из-за отсутствия придирающегося Макса, или из-за моего страха так кажется, потому что вот уже и конец, и очередь доходит до меня.
— Анастасия, — главред уже давно ко мне без отчества, как и к остальным редакторам, но и по фамилии зовет редко, — старт вашей колонки уже в понедельник, за сегодняшний день нам надо все подготовить к печати. Слушаем ваши идеи для успешного старта.
Он спокойно улыбается, наблюдая, как я поднимаюсь на ноги, и мой стул скрипит слишком громко, а дрожь в руках сильно заметна. Но я встаю — и вцепляюсь побелевшими пальцами в собственный блокнот.
— Смелее. Сколько вы с командой написали развернутых идей?
О боги.
— Одну.
Тишина, которая словно ставится на максимум после моего ответа, оглушает. Все смотрят с недоверием — а Александр Дмитриевич моментально хмурит брови.
— Одну?
В его голосе все — снисхождение ко мне, возникшее еще на вечеринке, плавно перетекает в сталь, именно благодаря которой он сидит там, на месте руководителя. Я понимаю этот тон — сколь бы ни были у него ко мне отеческие чувства, плохой работы он не стерпит.
А потому я продолжаю, хватая со стола готовую распечатанную статью, и передавая главреду.